Эмма повернулась, увидела, что Уэлкам смотрит на церковь, и сказала:
— Я сообщила пастору Дарнеллу о смерти Джона, и он предложил провести заупокойную службу, на которой присутствовали бы только мы трое. Я сказала ему, что в этом нет необходимости. Но он полагает, что это принесет твоей душе успокоение. Ну так как — ты даешь согласие на подобную церемонию?
Уэлкам кивнул. Если разобраться, он был не более религиозным человеком, чем Эмма, но считал, что заупокойная служба явится достойным завершением жизни Джона.
— А надгробная плита? Мы можем купить надгробную плиту.
— Ну и где же, по-твоему, мы ее водрузим? — спросил Уэлкам. — Похоже, устанавливать ее некуда.
— Тоже верно, — сказала Эмма.
Уэлкам подошел к маленькому столику под деревьями и взял стакан с лимонадом.
— Теперь поговорим о деле, — сказал он. — Мне необходимо совершенно точно знать, что случилось с деньгами.
Эмма обменялась взглядами с Недом, после чего пододвинула тарелку с овсяным печеньем Уэлкаму. Оно было приготовлено по тому же самому рецепту, которым пользовался Уэлкам в «Чили-Квин», но сегодня вместо оливок Эмма запекла в нем орехи. Уэлкам решил, что с орехами печенье получается не такое вкусное.
— Все было так, как я написала тебе в письме, — сказала Эмма. — Кошель с деньгами перекатился через край каньона и упал в пропасть. Мы искали его все время, пока занимались поисками тела Джона. Должно быть, он угодил в какую-нибудь расселину или упал в реку. Как бы то ни было, мы его не нашли.
Уэлкам посмотрел на Эмму, а потом перевел взгляд на Неда, который, чинно сложив перед собой на столе руки, сказал:
— Это истинная правда, клянусь богом. — Тут он беспомощно развел руками и добавил: — Он и в самом деле упал в пропасть.
— Это моя вина, — вступила в разговор Эмма. — Я его бросила, чтобы остановить драку. Откуда мне было знать, что он сорвется в пропасть? Скажи, откуда? — Некоторое время Уэлкам и Эмма мерили друг друга взглядами; они оба думали о том, что, если бы она не бросила тогда кошель, Джон остался бы в живых. — Надеюсь, ты не думаешь, что мы решили поживиться за твой счет? — Эмма пожала плечами, как если бы удивляясь, что кто-то мог так о ней подумать. — Я понимаю: Неда ты знаешь недостаточно, чтобы понять, как он может повести себя в подобной ситуации, но со мной-то ты не первый день знаком. Уверена, ты отлично сознаешь, что я не стала бы тебя обманывать. Помимо всего прочего, это оскорбило бы память о Джоне.
Громкий звон школьного колокола заставил их замолчать. В следующую минуту воздух наполнился детскими криками и звуками хлопающих дверей. Когда шум затих, Эмма вынула из корзинки принадлежности для рукоделия, скрепила булавкой два разноцветных матерчатых треугольника и стала сшивать их вместе. В свое время Эмма пыталась обучить Уэлкама шитью, но он не смог даже вдеть нитку в иголку.
Уэлкам посмотрел на принесенные во двор ветром желтые осиновые листья, напоминавшие золотые монеты достоинством в десять долларов, и спросил:
— Неужели вы даже не пересчитали эти деньги?
Эмма, не отрывая глаз от работы, покачала головой.
— С какой стати? Нед и Джон пересчитали их на станции, и ты сам при этом присутствовал. Кроме того, у нас совершенно не было времени. От самого Уот-Чира мы почти не вылезали из седел. Помимо всего прочего, кошель был заперт на замок, а ключа у меня не было. Но считай, не считай, а деньги пропали. Деньги Неда, наши с Джоном сбережения, короче говоря, все до последнего цента.
Уэлкам пришел к выводу, что ему сказали правду, и поторопился поставить Эмму в известность о своем полном к ней доверии.
— Я не сомневаюсь в твоих словах. Ты не способна на мошенничество там, где затронуты мои интересы.
— До чего же складно ты сейчас треплешься. Совсем не так, как в «Чили-Квин», — заметил Нед.
Уэлкам расплылся в улыбке.
— Кажется, я уже говорил тебе, что по крови я скорее креол, нежели негр. Кроме того, я получил воспитание в богатом плантаторском доме. Что же до всего остального, то в «Чили-Квин» моими устами говорил сам господь бог, наделивший меня актерским даром, который позволил мне достоверно имитировать старушечью манеру разговора. Если хочешь знать, как актер я ничуть не хуже Эммы.
Уэлкам гордился своей правильной речью, но он научился гладко излагать свои мысли лишь ценой упорного труда. Стоило ему только ослабить самоконтроль, как он снова начинал говорить на языке рабов с плантации.
Все трое снова погрузились в молчание. Эмма и Нед в присутствии Уэлкама все еще чувствовали себя неловко; он испытывал аналогичное чувство. Отрезав нитку ножницами, Эмма вынула из сумки еще несколько матерчатых треугольников и скрепила их булавками, которые она достала из использованной жестянки для леденцов. Вынув вслед за тем из корзинки почти законченный фрагмент лоскутного одеяла, она расправила его на столе и приложила к нему разноцветные треугольники.
— Этот фрагмент будет называться Джорджтаунская головоломка. По названию города. Хотя узор мой и очень мне нравится.
Уэлкам кивнул, одобряя ее работу. Когда Эмма снова принялась за шитье, он некоторое время следил за кончиком ее иголки, который то появлялся, то исчезал в складках материи. Когда ему это надоело, он стал рассматривать двор, отметив про себя, что маргаритки еще кое-где цветут, но огород, который он помогал Эмме вскапывать, находится в запущенном состоянии, поскольку за время их отсутствия за ним никто не ухаживал. Потом он откинулся на спинку стула и посмотрел на горы, с двух сторон подступавшие к городу. Он знал, что будет скучать по горам — да и по Джорджтауну тоже. Здесь они с Эммой и Джоном наслаждались редкими часами покоя. Но так было до смерти Джона. Теперь же для Уэлкама все переменилось. Возможно, Эмма останется в Джорджтауне и по-прежнему будет находить мир и покой в стенах этого дома, но Уэлкам уже все для себя решил — еще до того, как уехал из Налгитаса. В отличие от Эммы, для которой много значило прошлое, он всегда был устремлен в будущее.
Эмма отложила шитье, посмотрела на Неда и уже хотела было что-то сказать, но тут Нед огорошил Уэлкама неожиданным вопросом:
— Как там Эдди?
Этот вопрос неприятно удивил Уэлкама — тем более что исходил из уст человека, который оставил Эдди ради другой женщины. У него не было ни малейшего желания врачевать больную совесть Неда, произнося слова вроде «у нее все хорошо, просто отлично». Поэтому он сказал следующее:
— В тот день, когда ты уехал, она прикончила все запасы виски, которые имелись у нее на кухне, и после полудня уже была пьяна в стельку. И так продолжалось на протяжении пяти или шести дней. Она выпивала первую рюмку с рассветом и заканчивала лишь с наступлением темноты. Пока продолжался этот загул, она не раз ссорилась со своими девицами и даже подралась с ними — в частности, ударом кулака расквасила мисс Белли нос. Под конец она выгнала девушек из заведения и захлопнула дверь. Мисс Тилли, которая легла на пороге и кричала, что никуда отсюда не уйдет, укусил в губу скорпион. Это поубавило у девиц смелости; через некоторое время они сняли осаду и удалились. А на следующий день мисс Эдди объявила, что «Чили-Квин» закрывается.
