кровати. Через три ночи мучений он наконец-то заснул, и Валерка не преминул этим воспользоваться. Как известно, солдаты спят между двух простыней. Ява посидел рядом с товарищем. Посмотрел на его спящее лицо. Достал иголку с длинной ниткой и пришил простыни друг к другу так, что Димка оказался в мешке. Посмотрев на творение рук своих, Валерка улыбнулся, смерил расстояние от нижней койки до пола и пошёл спать.
После команды «Подъём!» казарменную суету разорвал грохот падения чего-то тяжелого и душераздирающий крик:
— Ява-а-а-а! Па-ад-ла-а-а!
Все по одному бегали смотреть, что случилось. Казарма разразилась гомерическим хохотом. Ольгин, выбравшись из мешка, побежал к обидчику, но Валерка уже ушёл из роты на КТП, немного раньше подъёма.
Пошутив в последний раз, Валерка приклеил клеем «Момент» сапоги товарища к полу. Ольгин потерял сон окончательно. Теперь они вдвоём по ночам пересматривали свои армейские фотографии и расклеивали их в альбомы. Валерка помогал Дмитрию с оформлением парадки. Однажды глубокой ночью или очень ранним утром они собирались ложиться спать. Но… всё спальное расположение разрывалось мощными импульсами нездорового храпа сослуживца их призыва из второго взвода. Ява подошёл к койке «храпуна» и потряс товарища за плечо. Попытался его перевернуть набок. Свистел ему в ухо. Зажимал нос. Все попытки были тщетны. Вместе с подошедшим Димкой они смотрели на взрослого детину.
— Сейчас, — шепнул Валерка. — Давайте, аккуратно снимаем койку, только не уроните, и не делайте резких движений, поднимаем, — говорил он шепотом дневальным и Димке.
Они сняли потихонечку кровать второго яруса с крепко спящим «храпуном» и маленькими шажками понесли его в умывальник.
— Несите табуреты, — сказал Валерка дневальным, когда кровать стояла по центру помещения, — да свет выключите, а то проснётся. Оставьте дежурный в туалете. Вот, нормально. Димка, пошли в ленинскую комнату.
— Зачем?
— За цветами.
Дневальные принесли табуреты и поставили их по сторонам кровати. На табуреты были расставлены цветы из ленинской комнаты. Замкнутое пространство умывальника разрывалось храпом.
— Всё, пошли спать, — выходя из умывальника, сказал Ява и прикрыл дверь. — Не шумите, а то разбудите человека.
Пожурив слегка дневальных, друзья ушли спать. Утренняя тишина минут за десять до подъёма была взорвана криком. Не разобрав услышанное, все посчитали, что это команда дежурного «Рота! Подъём!». Быстро одевшись, рота начала строиться, кто-то забегал в туалет через умывальник и выскакивал оттуда, обливаясь слезами от смеха. На кровати, среди цветов, освещённый дежурной лампочкой, сидел здоровенный «дембель» и спрашивал у всех: «Где я? Что это? А???». Потом он долго смеялся над шуткой товарищей. Храп у него прекратился, а крепкий сон не пропал.
Шутки шутками, но ребята никогда не позволяли себе шутить над молодыми солдатами. Наоборот, пресекали все попытки отдельных недоносков своей роты в проявлении «дедовщины». Пошутить над равным — шутка, а над слабым или младшим — «дедовщина». С тем и жили. Хотя, надо отдать должное правде, не во всех ротах соблюдали это правило.
Билет
Тринадцатого мая уже одной ногой стоящих за пределами части «дембелей» огорчил приказ Министра обороны СССР. Из него следовало, что все местные, то есть Дальневосточники, продолжают выполнять свой священный долг до особого распоряжения и будут уволены не ранее первого июля. Шваркнули, так шваркнули по нервам и душе. Обозлённые «дембеля» крушили и метали всё, что только можно.
Собирались мелкими и большими группами на проведение митингов под лозунгом «Как дальше жить и что делать?». И это после того, как из части ушла первая партия из трех старшин срочной службы. Чем остальные хуже? На митингах была создана инициативная группа представителей из сержантского состава. Группа, возглавляемая Яванским, ровной колонной, чеканя шаг, направилась в штаб к командиру части.
Но их перехватили и стали обрабатывать замполит части и замполит батальона, унижая и упрекая в отсутствии пролетарской сознательности. Как бы то ни было, но к командиру части группа не попала.
У всех «дембелей» собрали военные билеты и сдали их на хранение в спецчасть.
Вечером Ява пришёл в учебную роту. По сложившейся традиции штабной писарь спецчасти квартировал в учебной роте от начала и до конца службы. Он был одного призыва с Валеркой. Так что его приход не вызвал ни малейших подозрений.
— Привет!
— Здорово!
— Как сам?
— Спасибо, вашими молитвами. А ты?
— Да как сказать и с какой стороны посмотреть. Разговор есть, помощь твоя нужна.
— Деликатный разговор?
— Очень. И по этой причине предлагаю удалиться.
— Пойдем покурим на улицу.
— Дело состоит в следующем, — начал Валерка, когда они оказались в курилке, — очень хочется домой, но, как ты знаешь… Ты не местный, на тебя сие не распространяется. Одним словом, нужен военник с девяти утра до пяти вечера.
— Ага! А как я это сделаю?
— Незаметно. Я тебе его перед ужином возвращаю. После ужина кладёшь его на место, а на следующий день я начинаю действовать.
— Хорошо. Я завтра на завтраке его тебе передам. В восемь в столовой.
Ребята пожали друг другу руки и разбежались. Утром следующего дня Ява, по обыкновению, готовил путевые листы и проверял ход подготовки техники к выходу на линию. К восьми часам он ушёл в столовую.
Из зала навстречу вышел писарь и незаметно передал военный билет.
— Привет!
— Привет!
— До вечера!
— До вечера!
Позавтракав, Валера прибыл в парк и приступил к своим обязанностям. Он знал всех, кто были старшими на машинах. Ява подошёл к старшему лейтенанту.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?
— Обращайся, Валера. Только что так официально?
— Дело государственной важности. Можно попросить вас в сторонку.
— Что за дело? — спросил офицер, когда вокруг никого не было.
— Иван Вячеславович, окажите любезность. Отклонитесь от маршрута. Заскочите в аэропорт или авиакассу в городе.
— Зачем?
— Мне нужен билет до Камчатки.
— Чтобы меня потом командир части на британский флаг порвал?
— А кто узнает, если я сам не скажу? По-моему, вы меня хорошо знаете.
— И что ты с ним будешь делать?
— Пойду к командиру и поставлю его перед фактом.
— Да-а-а! А он вот так возьми и разреши тебе. Чудачишь?
— Просто хочу домой, к жене и дочери. Все два года рвался перевестись поближе к дому, а тут на самом финише такая подляна. И кто мне гарантирует, что нас всё лето в части не продержат? Или ещё что?
— Хорошо. Давай документы и деньги.
Валерка протянул офицеру военный билет и сто рублей.
— Спасибо.
— Ты только встречай меня. По плану мы в пятнадцать должны вернуться, но, с твоей просьбой, где-то в шестнадцать.
— Обязательно встречу. Ради такого весь день в парке просижу.
На
