— Я искала покоя. Видимо, не судьба.
— А чем покой лучше приятного человеческого общества?
— Философский вопрос, особенно если принять во внимание, что «приятная компания» — понятие относительное и весьма субъективное.
— Ты права. Кстати, я нечасто встречаю женщин, которые разговаривают, как на защите магистерской диссертации.
— Если ты хотел меня уязвить, то не трать зарядов зря. У меня прочная броня и тяжелая артиллерия за спиной.
— Я заметил, — серьезно ответил Эрик.
Патриция посчитала тему исчерпанной.
— Ладно, я поищу покоя в другом месте.
— А может, повезет и найдется приятная компания, — улыбнулся Эрик. — Снег идет.
Патриция взглянула в окно. В сиреневых сумерках и вправду порхали белые пушистые хлопья.
— Как ты узнал? Ты же сидишь спиной к окну, — поразилась Патриция.
— Чувствую. — Эрик пожал плечами. — И… свет становится такой… особенный.
— Романтик, — сказала Патриция таким тоном, каким говорят «придурок».
— В твоих устах звучит, как обвинение, — рассмеялся Эрик. — Не хочешь прогуляться?
— Нет.
— Жаль. А я, пожалуй, пойду пройдусь.
Патриция подумала, что не гуляла — не ходила просто по улице без дела и без конкретной цели — уже, наверное, целую тысячу лет. И сразу после этого подумала, что правильно делала: бессмысленное занятие для людей, которым нечем занять свое время.
— Удачи. А я, пожалуй, останусь и почитаю.
Эрик улыбнулся ей легкой, почти незаметной, как прикосновение крыла бабочки, улыбкой и вышел. Патриция подошла к столу. Ей стало любопытно, что же за книгу он держал в руках… надо же. Камю сорокового года издания. Раритет — для кого-то. Для нее — книга подросткового бунта.
— Вот чудак… — зачем-то сказала Патриция, взяла «Бунтующего человека» и устроилась с ногами на отцовском диване.
Ей пришли в голову сразу две нехорошие мысли. Во-первых, что она не брала в руки книгу почти что со времен колледжа. Потом все как-то было не до того. Во-вторых, Эрик ведь рос в Нью-Йорке. Почему он не отправился к матери? Она знала, что отец его давно оставил семью. Надо будет спросить у Алекса. Потихоньку.
После ужина Аманда куда-то увела Кэтрин: ей не терпелось пообщаться с ней поближе. Алекс разговорился с отцом о рынке ценных бумаг. Он хорошо ориентировался в этих потоках, а Роберт как раз хотел заняться игрой на бирже. Патрицию это пока не интересовало, так что она не прислушивалась. Она сидела в гостиной в кресле и листала мамины глянцевые журналы.
Скука, это позорное чувство бездельников, накрыла ее своей тенью.
Конечно, можно было попробовать позвонить кому-то из школьных подруг, встретиться и поделиться своими жизненными достижениями. Для Патриции этот вариант всегда оставался на крайний случай.
— Патриция, ты занята? — Эрик подошел к ней сзади, так что она вздрогнула.
— Как видишь, страшно занята, — съязвила она. — А ты сам как относишься к женской журналистике?
— Никак не отношусь, потому что не сталкивался. Я хотел кое-что с тобой обсудить.
— Пожалуйста. — Она закрыла журнал с видом королевы, которая милостиво назначила внеплановую аудиенцию.
— Нет, не здесь. Если у тебя есть несколько свободных минут, то пошли.
— Куда?
— Там холодно и все еще идет снег. Так что оденься.
— Собрался меня похитить и съесть?
— Ну зачем же съесть? Я не голоден. Миссис Дин отлично готовит…
Патриция фыркнула, чтобы не выдать искренней улыбки.
Она поднялась к себе, надела теплую обувь, повязала на шею шелковый платок. Подкрасила губы. Нанесла капельку духов за ухо. Просто так…
Эрик ждал ее в холле. Ее поразил его переброшенный через плечо щегольской белый шарф. Настоящий джентльмен. Или герой мультфильма.
— Учти: если предлог окажется нестоящим…
— То что?
Патриция не сразу нашлась:
— То я стану думать о тебе еще хуже.
Эрик развел руками.
— Пойдем.
Он изящным жестом открыл перед ней дверь. Патриция вздернула бровь: у него это получилось очень легко и красиво, а между тем дверь в доме Динов была тяжелая-претяжелая, из старого дуба.
— Смотри. — Он указал рукой влево.
Патриция чуть не упала с крыльца.
Посреди занесенной снегом лужайки восседал огромный снежный заяц. Упитанный заяц с длинными ушами и красным шарфом.
— Это ты сделал?! — воскликнула Патриция.
— Да. Хотел тебя спросить: стоит ли показать остальным?
Патрицию захлестнула волна такого детского веселья, что она не удержалась от хохота. При ближайшем рассмотрении у зайца обнаружилась во рту ирландская курительная трубка.
— Ну ты даешь! — только и смогла выговорить она.
— Я рад, что удалось тебя рассмешить.
— Это не тебе, это зайцу! — запротестовала Патриция. — Очень уж он… потешный.
— Нам с зайцем. А все-таки тебе идет смеяться…
— Ты на что намекаешь?
— Ни на что. — При свете уличных фонарей видно было, как в глазах у Эрика пляшут веселые чертики.
— Давай позовем всех, я уверена, что Алекс точно оценит.
— А давай потом. Раз уж ты взяла на себя труд надеть пальто, может быть, дойдем до ближайшего магазина и купим вишневой шипучки и пончиков? Очень хочется вспомнить детство.
— По-моему, ты уже достаточно в него впал. Ну пойдем.
Патриция прошла по дорожке через двор и вышла на тротуар. В этот момент в спину ей влепилось что-то холодное и плотное.
— А-ах! — Она задохнулась от негодования.
В следующий момент снежок полетел в сторону Эрика.
— Ты что себе позволяешь?! — завопила Патриция.
— Я проверяю, где границы твоего терпения! — Еще один комок.
Возня затянулась минут на десять. Патриция обнаружила себя сидящей в сугробе. Снег набился ей за шиворот, и платок промок. Этот платок ручной росписи ей привезла из Парижа приятельница, которую туда возил любовник. Патриция вспомнила, что она серьезная женщина, которой вовсе не пристало барахтаться в снегу и громко хохотать посреди улицы.
— Уайз! У меня к тебе вопрос.
— Да? — Эрик подошел, протянул ей руку и сильным движением поставил на ноги. Сложно понять, откуда столько мощи в руках этого невысокого человека.
— Как я теперь в таком виде пойду по улице и зайду в магазин?
— Ну… Добропорядочные обыватели в это время должны сидеть по домам и смотреть телевизор. До остальных тебе нет дела, правда? Или ты замерзла?
— Нет, ничего особенного. Воспользуюсь тем преимуществом, что я работаю в другом городе и здесь меня никто не помнит. — Патриция расстегнула верхнюю пуговицу пальто и сняла с шеи мокрый платок. Перчатки тоже стали влажными от талого снега, но тут уж ничего не попишешь.
