— Никак, Дим. Это моя жизнь. Я не хочу на старости лет думать, что могла провести ещё один день с Алексом, но отказалась от своего счастья из-за уговоров лучшего друга.
— Значит, Алекс — это твоё счастье? — напрягается Дима.
— Я не знаю. Я ничего не знаю! Но если не рискну — буду всю жизнь винить себя за трусость. Вдруг с Алексом что-то получится? Не зря же он меня музой называл, даже песню после нашего поцелуя написал. А если это судьба?
— Ты себя вообще слышишь? — Дима резко поднимается с кровати и начинает ходить по комнате. — Встреча, предначертанная судьбой? Ты — муза Александра Милошевича? Тебе самой не смешно?
— Ни капельки.
— Тогда я ошибался…
Дима тяжело вздыхает, его плечи опускаются, взгляд тускнеет. Он смотрит куда-то в пол, крепко сжимает пальцами спинку стула и молчит. Тишина уничтожает нас, давит на сознание, сплющивает мысли. Казалось, мы всегда будем понимать и поддерживать друг друга, но надежды разбились о суровую реальность. Не сможет Димка помочь советом, не пошутит, чтобы унять волнение, не отвлечёт бездумными разговорами.
Не верится, что такая ерунда может разрушить нашу дружбу.
— Ладно, Дим, объясни, что тебя напрягает в сложившейся ситуации? Я хочу понять. Мы же друзья, мы должны разговаривать, а не сидеть в тишине, сосредоточившись каждый на своих эмоциях. Пожалуйста, не молчи, меня это убивает.
Он зарывает ладонь в волосы, ерошит их, затем отодвигает ближайший стул и садится.
— Хорошо, Тина. Будь по-твоему. Для начала ответь на простой вопрос: сколько так называемых муз было у Александра Милошевича?
Облизываю губы, хмурюсь и пытаюсь подсчитать. В памяти всплывают все совместные фото из соцсетей за пять или шесть лет, песни, посвященные разным девушкам. Загибаю пальцы на одной руке, затем на второй. Мне не нравится вопрос Димы, но я сама умоляла о разговоре.
— Точно не знаю, но за пять лет у него было примерно восемь девушек. Может, больше. Алекс влюбчивый, он же творческая личность.
— И каждая была его музой?
— Да. Но девушки сами его бросали, а он потом страдал.
— Бедняжка, — с издёвкой произносит Дима. — И с чего ты взяла, что с ним расставались, а не он был инициатором разрыва?
— Это же очевидно! Алекс часто в разъездах, мало кто выдержит несколько месяцев без любимого человека.
— Возможно. Хотя и притянуто за уши. И после этого ты реально веришь, что станешь для Милошевича единственной и незаменимой музой? Что он позовёт тебя в Питер, признается в любви и будет посвящать тебе все песни? И ни за что не бросит, когда вдохновение покинет его творческую натуру?
— Так далеко я не думала…
— Тин, признайся, ты вообще ни о чём не думала.
— Да! Потому что впервые за два года я счастлива. Не хочу ничего анализировать, хочу жить здесь и сейчас, видеть мир, общаться с талантливыми людьми, задыхаться от переполняющих эмоций. Дим, я не знаю, что ещё сказать. Есть же крылатая фраза: лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о том, что не сделал.
— Тина, Тина, почему всё так по-дурацки вышло? — Димка закрывает лицо ладонями, трёт переносицу, где залегла глубокая складка.
— Но всё же хорошо. Я уезжаю на один день, вернусь в воскресенье. Ничего плохого со мной не случится. Это же Алекс, ему можно доверять.
— Нет уж, увольте — незнакомцам я не доверяю, — лицо Димы становится жёстким, а в голосе появляются грубые нотки. — Ты правда готова к взрослой жизни, Тина? Надеюсь, ты понимаешь, что тридцатилетний мужик не захочет с тобой в настольные игры рубиться или посещать оперу раз в месяц. Ему другое нужно. И вряд ли он станет ждать несколько месяцев, пока ты созреешь.
— Зачем ты так? — мой голос дрожит и срывается, на глаза наворачиваются слёзы.
— Я говорю правду. Хочешь взрослой жизни — трезво оценивай все её последствия. Чтобы потом не звонила и не рыдала мне в трубку, когда разочаруешься в талантливых людях и великолепном Алексе.
Полгода назад я призналась Диме, что в свои почти двадцать не испытываю никакого интереса к интимной стороне отношений. А про себя подумала, что доверилась бы только ему, своему лучшему другу. Ни с кем больше я бы не хотела вступить во взрослую жизнь. Димка тогда погладил меня по щеке и назвал глупышкой. Сказал, что когда-нибудь я буду с улыбкой вспоминать свои слова, произнесённые в коридорном полумраке спящего общежития.
И сейчас Димка вспомнил моё порывистое признание. Знал ведь, куда больнее уколоть. С Алексом я не хочу заходить дальше поцелуев. Да и вообще ни с кем не хочу! Куда спешить? Мне всего двадцать недавно исполнилось.
— Знаешь, Дим, от тебя я такого не ожидала, — всхлипываю и быстро вытираю слёзы с лица. — Ладно, ты меня не понимаешь, с этим я смирилась. Но зачем вести себя так сухо и отстранённо? Неужели нельзя просто порадоваться вместе со мной? Или хотя бы не ехидничать, не издеваться над моим решением, не вспоминать признания, сказанные в минуты полного доверия?
— Я не собираюсь притворяться, — хмуро отвечает Дима.
— Тогда спасибо огромное за продуктивный разговор, — вскакиваю, подбегаю к двери и распахиваю её. — А теперь уходи, пожалуйста. Я не вынесу больше твоего холодного взгляда. Ты сейчас словно чужой человек, а не мой лучший друг.
— Тин, мы не договорили, — произносит он сквозь зубы, на скулах появляются желваки, а ресницы еле заметно подрагивают.
— Пожалуйста, уйди, — прячу лицо за волосами, а слёзы продолжают жечь глаза. — Пожалуйста…
Дряхлый стул издаёт жалобный звук, от тяжёлых шагов скрипит деревянный пол, в метре от меня останавливается Дима. Я смотрю вниз, не могу даже взглядом с ним встретиться, чувствую себя слишком жалкой.
Спустя несколько секунд шаги возобновляются. Значит, он всё же решил уйти.
8
Жду, пока захлопнется дверь, и я останусь одна. До встречи с Димкой я часто чувствовала себя одинокой. В школе ни с кем особо не дружила, так перебрасывалась общими фразами, поддерживала пустые разговоры, но личным с одноклассниками не делилась. Они жили своей обычной жизнью, а я всегда возвращалась в убогий покосившийся дом, где строгий дед заставлял работать по хозяйству. Я полола огород, чтобы избавиться от сорняков, поливала все овощи на грядках, потом убирала за животными и кормила их. Обожала разговаривать с коровой Бурёнкой, когда доила её. Гладила по худым бокам и жаловалась на свою серую никчёмную жизнь. Упоминала девчонок из своего класса — они уже на дискотеки ходят давно, а я сижу дома, потому что дедушка считает подобные мероприятия грешными и опасными для молодой девушки.
В селе всегда находилась работа: ухаживать за курами и гусями, травить колорадского жука, сажать картошку, рвать бурьян, задыхаясь от жары, собирать вишню, черешню, смородину, крыжовник, а потом готовить из них вкуснейшее варенье. Всего и не упомнить, но после школы я всегда была занята. И дружба не складывалась, мне не разрешали задерживаться после уроков. О том, чтобы переночевать у одноклассницы, даже речи не шло. Мало ли, какие искушения меня там ждут.
Поэтому я черпала знания из книг и сериалов. Читала бесчисленные книги о любви, хотя женскую энциклопедию бабушка изрядно проредила. Главы про отношения между мужчиной и женщиной были беспощадно вырваны. Пришлось довольствоваться туманными описаниями из любовных романов. Помнится, даже “Титаник” и “Красотку” я долгое время не могла посмотреть до конца — бабушка то и дело выгоняла меня в кухню, чтобы не увидела случайно откровенных сцен. И это в шестнадцать лет!
В итоге я выросла в иллюзиях. Начиталась о великой любви, но понятия не имела, как это — общаться с представителем противоположного пола. Только в универе всё наладилось. Когда я познакомилась с Димкой. Он как-то сразу завоевал моё доверие, был таким открытым и честным, что рядом с ним не хотелось притворяться. Ему я могла рассказать всё, даже свои детские страхи и сомнения.
