Я не знал, что тут думать, поэтому просто пожал плечами.
— Оставляю, святой отец.
Отец Сергий засмеялся. Но не обидно, по-доброму, и я тоже улыбнулся ему в ответ.
— Если хотите по-церковному, по-православному, зовите меня «батюшка». А то вы ко мне как к Арамису. Ну, пойдемте.
Есть я безумно хотел. Баба Лиза накормила меня до отвала, но прогулка с Иваном затянулась, да и свежий воздух оказал воздействие. И все-таки мне было чертовски неудобно.
— Спасибо, свя… батюшка. Я сыт. — На этих словах я почувствовал себя героем. — Я только спросить хотел, может, вы знаете? Вы же давно тут… работаете?
— Служите, — поправил меня отец Сергий, но снова с улыбкой. — Не очень давно.
— Простите… но все равно, может, знаете? В войну эта церковь работ… открыта была?
— Была, — кивнул отец Сергий. — Она и не закрывалась, может быть, на несколько недель только. Редкость, но так и при советской власти случалось. А что?
Мы вышли из лавки. Солнце уже висело низко, день близился к вечеру, и стало немного прохладно и непривычно свежо. Я поежился.
— Я слышал, что здесь, в этих краях, была невероятно ценная икона, с очень богатым окладом. А в войну пропала. Причем о ней до того, как немецкие документы нашли, никто и не знал. — Я проговорил это вслух и понял, что история Ивана шита чистейшими белыми нитками. Настолько, что… а историк ли он вообще? — Может такое быть, батюшка?
— Все может быть, — отец Сергий ответил как-то уклончиво, меня это немного насторожило. Потом я подумал, что так доподозреваюсь до паранойи. — А подробнее можно?
Он сел на лавочку, подставил лицо заходящему солнцу. Я остался стоять — так есть хотелось не настолько сильно.
— Я в интернете читал, — соврал я. — Икона принадлежала какому-то боярину, вылечила его жену и сына, а боярин в благодарность одел ее в богатый оклад. — Запомнил я определенно не точно, но в данном случае это было неважно. — Потом икона вернулась сюда, может быть, ее спрятали во время революции, а во время войны немцы реквизировали ее из храма…
Отец Сергий замахал руками, и я осекся.
— Не знаю, кто такое мог написать, — засмеялся он, — но уж точно не про нашу церковь. Она же горела. — Наверное, лицо у меня вытянулось до предела, потому что отец Сергий снова засмеялся. Совсем другое представление у меня было о священниках, а оказалось — они обычные люди. Даже смеяться могут… в отличие от многих мирян. — И сильно горела, то, что вы видите, это уже новодел. Сама церковь осталась, стены, а вот внутри все выгорело. При советской власти спасибо, что вообще не закрыли, какая уж тогда реставрация.
— А когда горела?
— Перед самой войной, в сороковом году. Тогда зима стояла суровая, — охотно рассказывал отец Сергий. — Печку топили, да поставили неудачно. Хорошо, хоть люди выбежали, да успели иконы спасти, а пламя занялось моментально. Церковь тогда была деревом изнутри обшита, красиво очень, только вот — видите, к чему привело. Но все иконы, которые тогда вытащить успели, у нас и остались. А во время войны служили, конечно, но все в копоти было. Говорят, старый батюшка, которого немцы сожгли, все сетовал — мол, знак дурной. А может, и врут, не стал бы священник суеверствовать, но тут уже не скажу.
Рассказ Ивана стал мне казаться абсолютной выдумкой. У меня был выбор: верить либо ему, либо отцу Сергию, и отец Сергий казался мне источником более информированным.
— В редкой деревне ни одного погорельца нет… Если ближе к городу, там коттеджи, сигнализации, а у нас все по старинке. Иные дома и не по разу горят.
— А вы сами местный?
— Местный, — кивнул отец Сергий. — Из Дьяконовки. Давно там уже никто не живет, а деревня была большая. До того, как немцы ее сожгли, — помолчав, добавил он и перекрестился. — Мне тогда года два всего было. Сгореть бы и мне тоже вместе со всеми, да видите как — мать моя фельдшерицей была, ушла с нашими, у них раненых было много, а на всех одна сестричка, остальные под бомбежку попали. Целили, гады, по раненым. — И он даже не добавил «прости, Господи», как иногда говорили мои знакомые. Видимо, даже священники полагали, что есть такие поступки, за осуждение которых просить прощения у Бога не стоило. — Взяла меня, ну а куда меня такого малого девать, и ушла с обозом. А когда мы вернулись…
Он вздохнул.
— Я ведь тоже в миру врачом был, это уже потом, в восьмидесятых, к Богу пришел. — Но почему — не сказал, посчитал, наверное, что не мое это дело. — А про икону… назвал бы я это бабушкиными сказками, но кое-что странное действительно есть.
Он встал, пошел в церковь, я за ним. В церкви уже сгустился сумрак, и отец Сергий зажег свет, потом подошел к иконе, лежавшей на столике с покрывалом с крестом.
— Смотрите, на этой иконе когда-то был другой оклад. Его после революции заменили. Я вот подумал, может, именно эта икона Спасителя и послужила причиной для слухов?
Я всмотрелся в икону. Если бы он мне не сказал, я бы в жизни не догадался, что с ней что-то не так.
— Но вот что совершенно точно — никаких целебных икон у нас не было.
— А почему тот оклад пропал? Он что, был очень ценный?
— Золотой, — пояснил отец Сергий. — Ну, а почему пропал… отдал его батюшка тогда, в двадцатых. Можно сказать, храм выкупил. Не мне его судить. Да и время было тяжелое, страна голодала.
— А может икона стоить полмиллиона евро?
Отец Сергий улыбнулся.
— Может и больше. Не сама икона, а оклад, те, которые в Оружейной палате, и несколько миллионов стоят, хотя, конечно, есть и сами лики бесценные. Если вам интересно, съездите в нашу епархию. Там отец Игнатий есть, искусствовед, историк, он многое расскажет. Только сейчас, насколько я знаю, он в столице, будет недели через две.
Я поблагодарил отца Сергия — совершенно искренне. Мне давно не было так приятно и легко общаться с человеком.
— Не за что, вам спасибо, и храни вас Бог, — сказал он и перекрестил меня. — Это неважно, что вы еще к Нему не пришли. И спасибо вам за иконы.
Я попрощался и вышел. Иконы отец Сергий оставил в церковной лавке, но я за них не переживал: вряд ли в этом тихом месте с ними могло что-то случиться.
Я пошел к машине. Мне надо было обдумать, что делать дальше.
Я узнал, что Иван мне, скорее всего, наврал. Возможно, именно он и наведывался в мой дом, пока тот пустовал. И прошлой ночью он пришел, но увидел машину и решил не рисковать, а с утра явился с логичным объяснением.
Но зачем-то я ему понадобился в лесу. Для чего? Выслушать историю с иконой, а потом? Я сделал именно так, как он и задумал: поехал к батюшке и все у него узнал? На этом мои умозаключения заканчивались. Не мог Иван рассчитывать на меня, он не знал, что я вообще существую. Неужели я ему помешал, и он просто скорректировал планы?
Я был твердо намерен съездить к отцу Игнатию через пару недель, если, конечно, я бы в этой деревне до того времени задержался. С другой стороны, я не считал, что в доме бабы Лизы мне что-то угрожает. С третьей стороны, я уже начал подумывать, что стоит завтра же вернуться в город.
Я достал ключи и нащупал нужную кнопку. Но, когда я уже собирался открыть машину, краем глаза заметил в лавке какое-то шевеление.
Первая мысль была, что с меня уже хватит. Герой из меня никакой, а вот покойник выйдет вполне колоритный. Но потом я подумал об отце Сергии и сделал пару шагов.
В лавке что-то упало.
Я отступил назад. Нет, я не собирался сбегать, просто вспомнил советы бывалых. «Сделайте из ключа от машины примитивнейшее оружие».
Кто-то мелькнул в дверном проеме и вышел на улицу. Сумерки еще не сгустились настолько, чтобы я не смог рассмотреть тот самый типаж, который сохранился теперь только в мемах: спортивный костюм, кеды, только кепочки не хватает.
В руках тип держал привезенные мной иконы, смотрел на меня и улыбался.
Глава 5. Чем дальше, тем запутанней
— Эй! — крикнул я и был готов, если что, припустить за вором в погоню. Он выглядел довольно тщедушным, хотя и был повыше меня ростом. — Ты совсем сдурел — церковь грабить?
