— фыркнула я. Коля пожал плечами:
— Да хоть Лима. Это столица Перу.
— Я в курсе. Надо у неё самой спросить. Лимон, тебе нравится имя Лима?
Собака подняла на меня тёмные, совсем как у Коли, глаза и коротко гавкнула.
— Лима, сидеть! — скомандовала я. Овчарка села. Я улыбнулась. Ура! Новое имя!
Мы оставили Колю во дворе, пообещав выйти вечером погулять, и поднялись по лестнице. Я открыла дверь в квартиру и тихо сказала собаке:
— Теперь ты будешь жить здесь. Главное, не делать никаких дел дома, поняла? И обязательно всех слушаться!
Лима только посмотрела на меня умными глазами и вывалила свой длинный язык, улыбнувшись. Я была уверена, что она всё поняла, и ввела её в квартиру. Когти процокали по паркету до кухни, Валя обернулась от плиты и воскликнула:
— Ой, что это ещё за чудовище?!
— Это моя собака, папа разрешил, — деловито сказала я. — Дай ей что-нибудь поесть.
— Аля, твоя мама её выгонит на улицу, — ответила Валя, прижавшись спиной к столу и пытаясь сделаться как можно незаметнее. — И меня заодно, что пустила вас в дом.
— Не выгонит, Валечка! Папа же разрешил!
— Уфти… Тогда надо, наверное, её искупать.
Спать я ложилась в этот день абсолютно счастливым человеком двенадцати лет. Лиму я отстояла в страшном скандале, который разразился, когда родители вернулись домой. Мама истерила, папа сначала отнекивался от разрешения «притащить эту блохастую тварь в дом», но был вынужден признать, что не слушал меня, когда я спрашивала. А раз так, то и разрешение было выдано. Мама рыдала, потом кричала на меня, потом требовала выкинуть Лиму обратно, но я не сдалась. Были выданы обещания: что я и исключительно я буду заниматься «чудовищем», что я буду учиться на одни пятёрки, что играть на скрипке буду по шесть часов в день, а главное, что собаку будет не видно и не слышно!
После этого мама отправилась в спальню выпить пятьдесят граммов коньяка, а папа проэкзаменовал Лиму по базовым командам ОКД и остался средне-доволен. К моим обязанностям прибавилась ещё одна: дрессировать овчарку так, чтобы она слушалась с полуслова и даже с жеста. Я соглашалась со всем. Главное, Лима дома, она больше не будет ночевать снаружи и жрать объедки, никто и никогда не бросит в неё камень, а если и осмелится, то будет иметь дело с милицией в лице папы.
Закрыв глаза на своей твёрдой софе в маленькой комнате моего детства, я спустила руку и почесала Лиму по отмытой и блестящей чёрной шерсти, улыбнулась и сказала себе:
— Вот я и изменила свою жизнь.
30 декабря 2020 года
Влажный шершавый язык лизал мои щёки, занимаясь бесплатным пилингом. Я попыталась отмахнуться, но безуспешно. Открыла глаза.
Надо мной нависла наглая морда — серая в чёрные подпалы. Уши торчали, как локаторы инопланетянина. Собака растянула губы в улыбке и снова высунула язык, пытаясь лизнуть мои нос, рот, глаза. Я рывком села, отпихнув овчарку. Здоровая скотина! Но не Лима.
Ох не Лима, откуда бы ей взяться… Собаки по тридцать лет не живут!
А я снова дома, на своём диване, укрытая покрывалком… Правда, бутылки нет на полу. Шторы задёрнуты. Календарь на стене висит. Вскочив, я обнаружила, что у меня моё сорокапятилетнее тело, обтянутое пижамкой с принтами корги. С ума сойти! Мамочки, и правда изменилось всё!
Нет, не всё. Только мебель кое-какая, телик поновее… Вот эти шмотки — что это такое, когда я такое носила? Я же всё больше по спортивным штанам и безразмерным кофтам… А тут и лосины какие-то светлые, и жилетик, и блузка — ХХЛ, конечно, но такая кокетливая! Так.
Так.
Мне нужно срочно выпить.
Кофе.
И обыскать тут всё. И вообще… А лучше Мишку спросить. Мишка наверняка что-то обо мне знает! И мой телефон тоже может что-то рассказать…
Собака спрыгнула с кровати и басом рявкнула на весь дом. Я обернулась к ней и машинально велела:
— Фрида, фу!
Фрида? Ну да, язык сам вспомнил кличку. Фрида моя, моя пятая овчарка. Лима прожила со мной ещё шесть лет и умерла тихо, во сне. После папа поехал куда-то в питомник ДОСААФ и принёс смешного толстолапого щенка. Назвали его Брюсом в честь актёра…
Фрида тихонько тявкнула и выбежала из комнаты. Раздался грохот. Я вздрогнула, а овчарка притащила в пасти ошейник и поводок, карабин которого выбивал чечётку по паркету.
— Фрида-а-а, — протянула я, закатив глаза, и отобрала снаряжение. Натянула на собаку, кивнула: — Ну, пошли, пошли. Только потом — кофе!
На кофе она согласилась сразу, лишь бы вывели. Я схватила со стола телефон, сунула его в карман куртки, которую натянула на плечи. А куртка словно моя — родименькая, из прошлой жизни. Даже растерялась сначала, но потом увидела другие куртки — одну полегче, блестящую и с мехом, вторую потеплее, но тоже с капюшоном, отороченным лисой или белкой. Аж от сердца отлегло — родименькая для выгула собаки, чтобы не пачкать остальные!
Мы почти бегом спустились вниз, я открыла дверь парадного и выпустила собаку наружу. Фрида выскочила и молнией бросилась в голые кусты черневшие на снегу. Их посадили на месте прежних клумб, срубив старое дерево, под которым валялась тогда Лима. Я оглядела парковку и выхватила из ряда машин серую Киа. Сердце порадовалось. Моя.
Моя? У меня есть машина? И я умею водить?
Ох ты ж…
Сколько нам открытий чудных!
Я невольно улыбнулась, потому что в памяти появились кадры получения прав, покупки первой машины — раздолбанного Жигуля, потом второй — чуть менее раздолбанного Опеля, а потом вот этой красавицы. Как же хорошо, что помню всю свою новую жизнь! Было бы грустно лишиться всего и остаться с огромным чёрным пятном вместо тридцати трёх лет.
Фрида прибежала, ткнулась носом в руку. Мокрый нос — здоровая собака. Я наклонилась, потрепала её по носу, схватила за щёки:
— Ты ж моя жопа! Жопа моя с ручкой!
Овчарка аж захрюкала от удовольствия и попыталась облизать мне лицо, но я не разрешила. Прицепила поводок к кольцу и весело велела:
— Пошли, мымра моя родная! Погуляем и домой, кушать!
«Мымра» замотала хвостом и сама повела меня по привычному маршруту. Мы вышли через подворотню, через калитку и почесали по улице мимо салона красоты и другого — сотовой связи. А я вспоминала,
