Теперь они целовались так, как когда-то ей рисовало воображение. Застыв в объятиях, они не могли оторваться друг от друга — вечное олицетворение любви. Легкие стоны, прерывая поцелуи, звучали аккомпанементом в мелодии радости жизни.
Вдруг Нэш, резко разомкнув объятия, отстранился и, тяжело дыша, спросил режущим слух голосом:
— Может, достаточно? Сколько еще я должен доказывать, что ты лгунья? Или пойдем в постель? Ведь ты уступишь мне.
Потрясенная до глубины души, Фейт отказывалась верить собственным ушам. Ей было невыносимо стыдно. Застыв с пустым взглядом, она слушала его обвинения и не могла найти им ни объяснения, ни оправдания. Кровь отхлынула от ее лица, глаза расширились и потемнели от боли унижения. Она не понимала, кого она ненавидит больше: Нэша или себя.
С подкатившей к горлу тошнотой она ожидала последнего удара. Нэш говорил, что намерен разоблачить ее перед Робертом. В его промедлении ей мерещилось что-то зловещее.
Тревога Фейт росла. Голова раскалывалась от боли, в желудке что-то тяжело ворочалось, глаза воспалились от невыплаканных слез. Но плакать Фейт себе не позволила.
— Куда же ты собираешься пойти? — осведомился Нэш, когда, повернувшись, она как слепая побрела к двери.
— В свою комнату. Я устала и хочу спать, — сказала она растерянно. — И вообще это не твое дело, Нэш. Я не обязана отчитываться перед тобой. Ты не имеешь права контролировать меня.
Когда после небольшой паузы он заговорил, в его вкрадчивом голосе так отчетливо прозвучала угроза, что по коже Фейт побежали мурашки.
— Не мое дело? Но, мне кажется, если ты как следует подумаешь, то признаешь свою ответственность передо мной и мое право тебя контролировать. Стоит мне, например, сообщить Роберту, чем ты только что занималась...
— Ты сделаешь это? — В вопросе против воли слышались умоляющие нотки.
— Ты, по-моему, собиралась лечь спать.
Фейт понимала, что Нэш получает удовольствие, говоря ей колкости. Что ж, она лишит его радости выслушивать ее просьбы.
— Да, пойду, пожалуй. — Фейт наконец решительно открыла дверь, сдерживая бушующий в груди гнев.
Следя за удаляющейся стройной фигуркой, Нэш перевел дыхание. Где, черт побери, она научилась так целоваться и с кем?.. Поцелуй ни одной женщины еще не заставлял его почувствовать, что в нем сосредоточена вся ее жизнь, как будто она вложила в поцелуй всю свою душу и страсть. Как будто их души нашли друг друга в этом мире, чтобы быть рядом. Фейт поцеловала его, словно ждала встречи с ним целую вечность, мечтала о нем и любила его, и только его.
В этой женщине таится смертельная опасность для любого, кого ей вздумается поцеловать. Эта женщина...
Нэш запретил себе думать о ней. Разве то, как она поступила с крестным, ничему его не научило? Что же теперь предпримет Фейт? Предложит заняться с ней любовью, чтобы помешать ему рассказать о ней Ферндауну?
Овладевшие им гнев и презрение не смогли погасить огонь дикого неутоленного желания. Нэша удивляло, что он может хотеть ее, несмотря на все, что знает о ней. Ему никогда не нужны были женщины только для секса. И на самом деле он вовсе не нуждается в Фейт. Он — жертва собственного розыгрыша. Ее присутствие в «Хэттоне» странно отозвалось в нем, разбудив память тех далеких лет. Причудливое пересечение временных декораций предательски отправило его в прошлое, где он долго и страстно желал ее.
Интересно, сколько мужчин с тех пор было в ее жизни? Сколько их, испытавших власть ее опасного очарования? Ее поцелуи трудно забыть. Неудивительно, что Ферндаун потерял голову.
Но он приехал сюда не для того, чтобы реанимировать прошлое, а чтобы оно могло успокоиться с миром.
Поднявшись в свою комнату, Фейт скользнула в постель. Обхватив себя руками, как бы желая защититься от грядущей опасности, она принялась раскачиваться взад-вперед. Почему, ну почему она позволила, чтобы это произошло? Почему она предала все, что считала самым дорогим в жизни? Почему позволила себе забыться и — что важнее всего — почему потеряла самообладание, когда Нэш поцеловал ее? Она как будто впала в состояние транса — полное забвение всего, возбуждение, восторг. И она сама дала ему в руки мощное оружие против себя — дала так безрассудно и легкомысленно, как когда-то вручила ему собственное сердце.
Ей нельзя было сюда возвращаться, но она никогда бы и не приехала в особняк, если б только знала, что встретит Нэша.
Десять лет назад он заявил, что никогда не простит ей смерти крестного, но ни в одном страшном сне она не смогла бы увидеть, какой ужасной окажется его месть.
В кухне Нэш мрачно разглядывал почти нетронутую еду на тарелке. Заставив себя подняться, он выбросил остатки в мусорное ведро и сунул тарелку в посудомоечную машину.
Лосось всегда был одним из любимых блюд крестного. К концу жизни ему становилось все труднее есть самостоятельно — последствие перенесенного инсульта. Нэш помнил, как приехал поздравить Филипа с днем рождения и увидел его сидящим перед тарелкой с лососиной с глазами полными слез из-за собственной слабости.
Потом Нэш кормил его сам, заменяя сиделку. Это было самое малое, что он мог сделать. Филипа он любил как дедушку, которого никогда не видел. Его особняк служил пристанищем для молодого человека, когда он учился в школе, а родители уезжали за границу. Отец Нэша работал в разных странах.
Он был зарубежным корреспондентом лондонской газеты, а мама — фотографом. Их давно уже нет с ним, как и крестного. Они погибли во время восстания в одной из тех стран, откуда вели свои репортажи.
Филип обожал Фейт. Однажды он признался Нэшу, что любит ее как внучку, о которой когда-то мечтал. И крестный доказал свою любовь к девочке, упомянув ее в своем завещании как наследницу. Он изменил условия завещания с ведома и одобрения Нэша за несколько дней до нападения на него. В документе Филип предусмотрел отдельным пунктом сумму для финансирования дальнейшего образования девушки. Нэш был убежден, что, будь крестный жив, он обязательно осуществил бы свое намерение — помог Фейт получить диплом архитектора.
Их троих объединял интерес к архитектуре. Увлечение Нэша памятниками архитектуры и интересными архитектурными сооружениями привело его к приобретению первой недвижимости, еще когда он учился в Оксфорде. На унаследованные от родителей деньги он купил ряд окруженных террасами старинных домов. Причем подвигнули его на это выразительность архитектурного рисунка и необычные детали проекта зданий, относящихся к началу эпохи короля Эдуарда, а не возможность хорошо заработать, сдавая их внаем. Последнее пришло гораздо позже.
