Шейн ехал крупной рысью. До старого фермерского дома оставалось не более мили. Теперь, когда он решил, как себя вести с Дженни, его мысли переместились на Бака. Кроме ежегодных отсутствий во время перегона скота на летнее пастбище и обратно, когда в последний раз Бак отлучался с ранчо? Года два назад. И всегда навещал своих друзей, которые еще жили в резервации. Каждый раз он заранее планировал, свои поездки и в течение нескольких недель говорил только об этом. Что же сейчас вывело старика из равновесия? Что он задумал?
На подъезде к ферме Шейн замедлил ход, Дженни ехала рядом, справа.
— Слава Богу! — сказала она. — Наконец-то приплюхали!
Он засмеялся этому ее словцу, и они уже медленным шагом подъехали к сараю, стоящему за домом, с восточной его стороны.
Вычистив лошадей и задав им душистого сена, они по глубокому снегу побрели к двухэтажному фермерскому дому. Шейну бросились в глаза дрова, аккуратно сложенные поленницей у бокового входа, и огромная, из грубого камня, печная труба, возвышавшаяся над крышей.
Сейчас он разведет огонь в печи — все-таки занятие. Войдя в пустой дом вместе с Дженни, он ощутил необычайный комфорт. Может быть, ему повезет, погода действительно испортится, и им придется остаться здесь, осмотреться, растопить камин, перекусить не спеша…
— О-о, смотри-ка! — Дженни стояла посреди просторной кухни, запрокинув голову, с широко открытыми, изумленными глазами. Ее взору предстали целые ряды застекленных шкафчиков с красивыми резными дверками, расположенные по периметру на высоте полутора метров, высокий сводчатый потолок, богатая внутренняя отделка. Она вертелась на месте, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, как девочка в Диснейленде. Сумку она положила на карточный столик, стоявший перед черной пузатой плитой, выступавшей из стены в углу. Рядом располагалось большое окно, обрамляющее, как картину, покрытые снегом сосны на склоне холма. Повернувшись назад, Дженни увидела старинную белую печь и, будто опомнившись, что она не одна здесь, восторженными глазами посмотрела на своего спутника.
— Шейн, ты и не говорил мне, как здесь красиво! Я теперь понимаю, почему Джош так увлечен идеей отреставрировать этот дом. — Она откинула капюшон, сняла перчатки, схватила Шейна за руку и потащила за собой. — Пойдем! Мне не терпится увидеть остальные комнаты.
Шейн, левой рукой затолкав свои перчатки в карманы, правой сжал ее руку. Он почувствовал, что возбуждение охватывает его все сильнее, что он в опасности. Шейн, однако, взял себя в руки и даже произнес несколько слов, когда проводил Дженни через гостиную, парадную столовую, через помещение на первом этаже, которое должно было стать главной спальней, и ванной комнатой с суперсовременной сантехникой. Она изумленно ахала.
Они осторожно прошли вверх по новой лестнице, еще без поручней, на второй этаж, где Дженни заглянула еще в три спальни и еще в одну просторную ванную. Пахло деревом и стройкой.
Потом они спустились вниз, и в парадной столовой Шейн обратил внимание на нечто перед большим камином, облицованным грубым камнем, прикрытое тонким шерстяным одеялом. Он привлек Дженни ближе, отогнул край обсыпанного опилками одеяла — под ним оказались две большие напольные подушки. Аккуратно свернул одеяло, отыскал глазами метлу в углу комнаты.
— Пыльно. Надо бы подмести здесь, у камина, — сказал Шейн.
Дженни молча улыбалась ему. Он протянул ей вторую руку, пальцы их сплелись.
— Есть хочешь? — спросил он.
— Не просто хочу, а с голоду умираю, — сказала она шепотом, застенчиво улыбаясь и сильнее сжимая его пальцы.
— Я бы не отказался от бутерброда с индейкой, — сказал Шейн, не узнавая своего голоса. — Можно разжечь огонь здесь или на кухне — как ты хочешь?
— Я думаю, здесь уютнее.
Они посмотрели друг на друга долгим взглядом. О чем они вообще говорят? Уютнее для чего? Для завтрака или?..
Осторожно высвободив свои руки, он пошел к камину.
— Принесу дров. — Он открыл дверь и вышел на крыльцо, и тотчас порыв холодного ветра ударил в лицо. — Спасибо! Как раз то, что нужно, чтобы прийти в себя, — пробормотал он и стал набирать поленья.
Когда Шейн вернулся, Дженни выкладывала содержимое сумки на стол. Он заметил, что еды было больше, чем нужно на двоих, хватит не на один день. Шейн прошел к камину и принялся укладывать поленья в топку. Нашел старую газету, начал сворачивать ее в тугие скрутки, чтобы разжечь пламя. В это время зазвонил телефон. Шейн подождал, пока прозвенит второй звонок (он не мог понять, где телефонный аппарат), и уже после третьего звонка, увидев аппарат на бочке с алебастром, взял трубку.
— Хей, привет! — раздался голос Джоша, веселый, как обычно. — Ну, добрались? Дом посмотрели? Как тебе нравится?
— Да. Красиво. — (Он что, хочет сказать, что не приедет сегодня вечером?) — Ты много сделал за эту неделю, — он набрал побольше воздуха в легкие, чтобы отважиться на главный вопрос: — Ты… когда приедешь сегодня?
— Ну-у… Я, вообще-то, и звоню из-за этого. Здесь у нас погода совсем испортилась: снег валит сплошной стеной, и машина, как назло, перегружена — просела, как лягушка. У вас там снег идет?
Шейн выглянул в окно. Солнце полностью исчезло за тучами, и крупные снежинки медленно падали на землю.
— Только начинает.
— Так что я думаю, переночую здесь. А ты хочешь рискнуть и вернуться на ранчо сегодня?
— Не знаю. Я сейчас развожу огонь, а Дженни готовит еду. Пообедаем — там посмотрим.
На другом конце провода раздался смешок.
— А что тебя рассмешило, Джошуа?
— Да, парень, вас там с Дженни может снегом занести… А может, и пострашнее что случится… — Он опять засмеялся. — Пока. — И повесил трубку.
Когда Шейн повернулся, Дженни стояла в дверях.
— Что, проблемы?
— Метель в Биллингсе. Джош не приедет.
Она посмотрела мимо него в окно, затем, скрестив руки на груди, прислонилась к косяку.
— Ну, так что: отложим обед и, не теряя времени, двинем назад, пока не застряли здесь? Ты как считаешь?
Некоторое время она смотрела на него, потом чуть улыбнулась.
— Я бы предпочла остаться.
Шейн считал себя спокойным человеком, уравновешенным, его трудно было вывести из себя. Но сейчас, услышав эти слова, он так разволновался, что в животе у него что-то защекотало. Он потер ладонью о ладонь, вернулся к очагу, присел на корточки и принялся скручивать еще один кусок газетной бумаги.
— Ну, тогда… я разведу огонь и принесу еще поленьев.
Сейчас даже под страхом смерти он не мог бы взглянуть на нее. Уголком глаза он видел, что она так и стоит у косяка, не сменив позы.
