Он тихо ответил, чтобы не потревожить других пассажиров:
— Все в порядке. Я почти никогда не сплю в самолете.
Извинившись, Вера встала, подоткнула одеяло под Джулио и пошла в туалет. Когда она вернулась, Нино уже достал с полки наверху подушки. В глазах у него Вера подметила усталость, а на щеках отросшую за ночь щетину.
Чувствуя непонятную неловкость, Вера села на свое место рядом с ним и спросила:
— Я храпела?
Несмотря на усталость, Нино не смог сдержать улыбки. Настоящая американка. Даже в растерянности и смущении ей не приходит в голову прикрываться иносказаниями. Он вспомнил Слая и подумал, что это, наверное, не в малой степени привлекало его в его жене.
— Да нет, — успокоил он Веру с истинно европейской галантностью. — Вы немного посапывали, но это было очень трогательно.
Она не ответила, и они оба задремали в тихом полутемном салоне. Казалось, и минуты не прошло, но Джулио уже тянул Веру за рукав и повторял, что солнышко давно встало и стюардесса кормит всех завтраком.
Ровно в десять часов по местному времени самолет сделал посадку в Милане. В аэропорту было много народу, говорившего, как показалось Вере, на всех языках мира, но все же чаще слышалась итальянская речь. Все куда-то бежали, толкали друг друга, быстро что-то говорили и с чувством жестикулировали.
Джулио крепко вцепился Вере в руку, когда Нино привел их в таможню. Вере самой было не по себе среди чужой толпы, к тому же она совершенно не представляла, какой прием им окажут Манчини, и волновалась, стараясь не показывать своих чувств сыну. Несомненно, их появление в доме родителей Слая и Нино будет полной неожиданностью и для отца, и для матери, и для бабушки, до сих пор железной рукой правившей в своем семействе. Правда, Вера настояла, чтобы Нино телеграфировал им из Чикаго. Однако он не дождался ответа.
Когда настанет время предстать перед незнакомыми родственниками, ее единственным союзником будет черноволосый мужчина, которого она едва знает. Сможет ли она довериться ему, если обстоятельства сложатся не самым благоприятным образом? Или он предаст ее, когда семья возненавидит и отвергнет их с сыном? Она чувствовала, что ему тоже не по себе, что он тоже мучается сомнениями, хотя пока он производил впечатление вполне надежного человека.
Самолет на Турин вылетал почти сразу же, и размышления о будущем пришлось оставить на потом. И стюардессы, и почти все пассажиры говорили, естественно, по-итальянски, но Вере потребовалось какое-то время, чтобы успокоиться и вспомнить уроки Слая.
Слава Богу, на небе не было ни облачка и летели они не очень высоко, так что Вера с удовольствием принялась осматривать землю внизу. На севере и западе высоко тянулись в небо снежные горы, мелькали рощи, белые дома под черепичными крышами, изредка — замки. Солнечные холмы были покрыты виноградниками. Река сверкала как серебряная лента. Пронзительно синие озера, словно в беспорядке разбросанные чьей-то гигантской рукой, поразили ее. Слай говорил, что их называют Божьими зеркалами, в которых, если повезет, можно увидеть райскую красоту.
Едва самолет стал делать круг над Турином, собираясь идти на посадку, как Веру вновь охватил страх, от которого ей удалось отделаться в Милане. Она сидела рядом с Джулио и, когда Нино с нежностью протянул к ней руку, едва не подскочила на месте.
— Мы не сразу поедем домой, — успокоил он Веру. — Я отвезу вас с Джулио к себе. Вы будете приводить себя в порядок, а мне нужно заглянуть на завод. Но, думаю, вам наверняка захочется осмотреть город.
Вере и Джулио пришлось подождать, пока Нино взял со стоянки свою «фальконетту», не рассчитанную на большой багаж. Тем не менее ему удалось все запихнуть в нее, если не считать пары небольших сумок, которые он поставил рядом с Джулио, и пары чемоданов, которые он устроил наверху.
Турин произвел на Веру впечатление современного европейского города с прекрасными улицами и домами, со множеством сверкающих витринами магазинов, с великолепными, словно отполированными, площадями и изумительными дворцами в стиле барокко. По дороге Нино показал им величественный кафедральный собор, где хранится знаменитая плащаница.
— Правда, похоже, что на ней на самом деле отпечаталось лицо? — спросила Вера.
Нино снисходительно посмотрел на нее.
— Прежде чем вы возвратитесь в Чикаго, мы сходим туда и вы все увидите сами, — пообещал он. — Тогда и решите.
Апартаменты Нино располагались на третьем этаже каменного палаццо, служившего городским пристанищем семьи Манчини.
— С тех пор как папа заболел, здесь бываю только я, — пояснил он, когда слуга, взяв вещи, повел их в дом. — У моей сестры Сильваны и ее мужа Винсенто, который, скажем так, второе лицо после меня в компании, свой дом неподалеку. Остальные — мама, бабушка — предпочитают жить подальше от города. Лючия… — Нино пожал плечами, упомянув старшую сестру, которая развелась с мужем и не имела детей. — Когда она не на вилле, то живет или в Риме, или в Сан-Ремо, если, конечно, не считать Парижа, ну и знаменитых курортов…
Огромный холл городского дворца Манчини показался Вере немного холодным, может быть слишком официальным, с его мрамором, зеркалами и позолотой, и ей стало немного легче, когда она увидела потемневшие картины и в приоткрытую дверь — обитый желтым шелком салон.
Пока они в похожем на клетку лифте поднимались на третий этаж, Вера, не преминув бросить взгляд на роскошный второй этаж, все же продолжала раздумывать над тем, почему Нино ни словом не упомянул Микеле, своего — теперь единственного — брата, правда только по отцу.
Неужели потому, что относится к нему с той же неприязнью, снисходительностью и жалостью, что и Слай? Неужели негативные чувства братьев связаны лишь с низким происхождением его матери, любовницы Лоренцо Манчини из туринских трущоб? Или на них так повлияла его изуродованная от рождения нога?
Вера очень любила Слая, но никогда не одобряла его отношения к Микеле, совершенно не виноватому в том, что тот стал сыном Лоренцо. Она даже чувствовала что-то вроде симпатии к этому чужаку в семье Манчини.
В отличие от официального великолепия нижних этажей дворца, комнаты Нино показались ей очаровательными и безупречными на ее артистический вкус. Здесь все было высшего качества. С выкрашенными в кремовую краску стенами и мебельной обивкой отлично гармонировал ковер девятнадцатого века и шелковые подушки.
Двойную скамеечку для ног с гнутыми ножками украшал шерстяной полосатый коврик. Тяжелые бархатные шторы цвета топаза скрывали высокие узкие окна, выходившие на улицу. Особое внимание Веры привлек книжный шкаф орехового дерева со старинными флорентийскими панелями, которым не было цены.
