я стараюсь держаться.
Как только выбегаю на улицу, стараюсь найти глазами машину Димы, и то ли от шока, то ли от того, что просто не могу найти её в поле зрения, я начинаю нервничать, а Женька начинает делать трудные, хрипящие вдохи, а Дима будто даже не собирается выходить. Слезы текут и я пытаюсь выскочить на дорогу, чтобы попросить кого-то довезти до больницы.
Я понимаю, что ничего не могу сделать и просто кричу «Дима, быстрее», а его все нет. Тут из того самого внедорожника выходит мужчина и ищет на нас быстрым шагом, из-за того, что пелена слез мешает видеть, но по походке я узнаю Харитонова. Это она за нами ездил целый день?
Он ускоряется и уже оказывается рядом, перепуганно смотрит на меня и на Женьку.
— Что с ней случилось? — спрашивает у меня.
— Пожалуйста довези до больницы, ей плохо, она совсем маленькая, — молю я, чтобы он сжалился.
— Дай мне Её на руки, тебе тяжело, — я сразу отдаю ему Женьку, потому что сил держать уже нет, спина просто отказывает.
— Пошли скорее, — говорит Гордей и несёт, очень беременно, но быстро Женьку в машину, — Садись первая, я тебе дам её на руки.
— Вы куда? — выходит Дима, спрашивая этот тупой вопрос, а я просто захлопываю дверь, не хочу даже видеть его.
— Отойди с дороги, ребенку плохо, — Гордей говорит ему и сам садится за руль, быстро выруливая со двора, — Дорогу покажешь?
— Да, сейчас нужно повернуть налево, а через 200 метров направо, — Гордей четко слушает мои инструкции, — Теперь прямо и там увидишь больницу с левой стороны, — мы доезжаем очень быстро, обгоняя все машины, — Женька дышит через раз и только слезки текут из не глаз.
Мы подъезжаем к больницк и Гордей сразу выбегает и открывает мою дверцу, чтобы забрать Женьку. Мы бежим в главный вход, где нас встречает врач.
— Что случилось? — сразу вопрос.
— Я не знаю, она играла в комнате и начала задыхаться, — врач кладет на каталку и увозит её, я иду за ними, но мне отвечают:
— В реанимацию нельзя, подождите, пожалуйста, здесь. И заполните бумаги пожалуйста, — я плача подхожу к стойке регистрации вместе с Гордеем, и у меня задают вопросы:
— Полное имя и фамилия?
— Романенко Евгения Павловна, — изначально я дала отчество моего отца, чтобы не давать отчество Гордея, тогда сольная обида играла во мне.
— Дата рождения?
— Четырнадцатое февраля две тысячи….,- затем оборачиваюсь на Гордея и вижу его лицо, которое пристально смотрит на меня, будто пытаясь понять сказанное. А вот теперь я осознаю, что только что сказала…
— Хорошо, сейчас вы можете присесть, а когда нам от вас потребуется информация, то мы вас позовем, — девушка администратор начала вводить сказанные мною данные в компьютер, а я присела на диван в холле. Рядом сег Гордей, молчаливо смотря в под, я задержала дыхание, ожидая вопроса, который последовал незамедлительно:
— Это девочка…,- он сглотнул и обернулся на меня, я не смотрела на него, а продолжала сканировать свои руки, — Кто её отец? Ведь…,- сглатывает ещё раз, — Дала ей свое отчество, — заметил, он все заметил.
— У Евгеши нет папы, мы с ней вдвоем, — я давно не испытывала такого чувства внутри, от которого внутри все стынет.
— Нет папы получается, ладно, — значит, что он не догадался, — я так же продолжала смотреть на свои руки, от холода у меня застыло все тело, мне казалось, что если я встану, то не смогу разогнуть колени.
— Держи, — Гордей снял с себя ветровку и хотел на меня накинуть, но я остановила его руки.
— Не нужно, — отозвалась я на этот жест. Не хочу вдыхать его запах, не хочу.
— Накинь, ты вся продрогла, ты сидишь в одном платье, — я и забыла, что выбежала из дома в домашнем платье и кроссовках, а на улице все-таки не лето.
— Спасибо, — его куртка была для меня пальто, поэтому я обернулась в несколько раз, и опустив голову, задышала внутрь моего «кокона», а Гордей нахмурившись наблюдал за мной, а потом отвернулся.
Мы сидели какое-то время в холле, врачи бегали один за другим, но никто из них не подходил к нам. И тут я заметила, что доктор, который увез Евгешку. Он с серьёзным видом двигался на нас, снимая маску.
— К сожалению предмет, который проглотила ваша дочь слишком большой, и выйти естественным способом он не может, — начал сразу, — и, к сожалению, начался перитонит, который требует немедленного вмешательства, — я заплакала и опустила голову, — мы хотим начать её именно сейчас, поэтому от вас мне нужно, чтобы вы успокоились и назвали группу крови вашей дочери.
— У нее первая положительная, — говорю, я, а Гордей резко поворачивается на меня, а затем на врача и кому-то из нас говорит следующее:
— Как и у меня, — он понял, теперь то он точно понял.
— Этого не пригодится, не переживайте родители, просто подождите здесь и все будет хорошо, я это знаю, — я махнула головой и не могла сдержать слезы.
— Ты вообще планировала мне сообщить? — голос резал, как лезвие, он был холодный и строгой, каким и стал Харитонов.
— Нет, — честно ответила я. Я и вправду не хотела ему рассказать про Женьку, потому что для меня это было тяжело, перенесенным стрессом, а после депрессией, из-за которой я до сих пор не могу выбраться.
— Хотя бы честно, — Гордей встал рядом, и убрал руки за спину, думал о чём-то, не знаю сколько, но минут 10 он просто тяжело дышал и молчал.
— Как только выйдем из больницы, сразу запишем её на меня и поменяешь отчество, — снова говорил, приказами, снова продолжал держать свою марку беспринципного хама.
— Ты не имеешь права мне приказывать, — ответила я, задирая голову на высоту его роста. Либо я давно его не видела, либо он стал выше.
— Имею, это и моя дочь тоже, а ты её скрыла от меня, — обида, вот какой у него голос был сейчас, обиженный и жестокий. Но обижаться на него должна я, а не он.
— Тебе напомнить почему? — я захлебывалась слезами, и наверняка выглядела сейчас, как сумасшедшая истеричка, но мне было все равно. Женьку я никому не отдам, потому что она для меня- Всё.
— Напомни, — как же я его ненавижу.
— Я пришла тогда к тебе рассказать о беременности, в тот день я уже была беременна, а ты…,- чувствую, как сердце, в прямом смысле, просто разрывается на части. Не давая возможности даже дышать нормально, — Ты
