и, сжав её, отворачиваюсь к окну.
— Всё в порядке, прости.
Хмыкает и наконец отъезжает. Я настраиваюсь на молчание, которое помогло бы взять эмоции под контроль, но на очередном повороте, он всё нарушает:
— Не снись мне ночью.
— Ч…что?
Приходится посмотреть, как он растягивает губы и на миг ловит меня в свои омуты, аж подмигивая.
— Неделя воздержания. Так что не снись мне, договорились?
Я начинаю алеть, превращаясь в надувшегося краба. И, только лишь прикусив побольнее губу, заставляю себя не парировать ему.
— Ещё у нас в четверг премьера, пойдёшь со мной?
Произносит так просто. И пока я придумываю себе какие-то тайные смыслы, он всё разбивает:
— Тебе понравится. Там тоже гиперреализм. Уэльская художница, всю Европу проехали, а у нас на границе еле пробились. Пришлось даже сроки выставки сдвинуть. Она, кстати, будет лично. Прилетит. Планировала раньше, но не вышло. И ненамного тебя старше. Вам стоит познакомиться. Я помогу с переводом. Хорошо?
Киваю, вновь отстраняясь. К ней я тоже его… ревную? Очень плохо.
Доехав до дома, ухожу в мастерскую, даже не спросив, не голоден ли он. Мне повезло — он самостоятельный и прекрасно справится с микроволновкой, в которой только и требуется, что разогреть один из контейнеров. Ну хотя бы суши больше нет. Их же я тоже невзлюбила из-за него? Завидовала? Как же мои заверения, что я от него не завишу? Ну-ну.
Ещё я злюсь… хотя бы из-за того, что подмалёвок всё никак не выходит да и эскиз на полутораметровый планшет не могу нанести. Из-за чего-то ещё?
Мне нужен поход в художественную лавку. Я там успокаиваюсь. А выставка? Как к ней ещё подготовиться?
___
* Подмалёвок — вариант эскиза в живописи, начальный этап работы над картиной, представляющий собой нанесение на холст композиции будущей работы с проработкой цвета и теней.
Можешь себе признаться.
Работа так и не движется. Нет, я поймала эмоцию, передала черты, но боюсь всё испортить неловким штришком. Даже масло купила новое и запаслась растворителями, но не могу решиться. Ни на что вообще не могу решиться!
А уже четверг! И выставка вот совсем скоро. Вечером будет торжественная часть и, судя по всему, поедем мы сразу же на неё. Марат раза три говорил, что мне стоит там быть, но зачем?
Я не завидую. Не оцениваю. Не переоцениваю ни свои работы, ни чужие. Но сейчас готова найти любой повод, чтобы не собираться и не ехать туда. Ещё и его “выбери что-нибудь красивое” хочется интерпретировать, добавляя мамино “ты хоть и не красавица”. Но никакая… средняя… неприметная и непримечательная. Не живая и не мертвая, ни рыба ни мясо? Как-то так говорят.
Так я и хотела же такой быть! Тогда почему сейчас всё внутри бушует и тут же замораживается, когда я напоминаю себе, сколько раз Марат уезжал… и сколько раз он ещё уедет.
Но пока что он здесь, в нашем доме. И иногда негодует, вспоминая, что ему нельзя кофе. Сегодня, кстати, нельзя заниматься спортом и напрягаться, о чём меня с утра поставили в известность раздосадованным тоном.
Я не пойму, что изменилось. Но он стал ближе. И это так больно! Потому что мы не играем в семью, семьи нет. Брака нет, есть лишь иллюзия, которую он ловко разрушит. Или я разрушу… не знаю.
Иду в ванную только лишь за успокоением, снова наношу на себя все скрабы, крема и масочки, очищаю, распариваю, срываю. Быстро вытираюсь и выхожу сразу нагая. Бреду до ящика с нижним бельём и отгоняю от себя постыдные мысли о том самом комплекте. Нет его. Я его спрятала, чтобы больше не видеть. Выкинуть сил не хватило, а вот засунуть на верхнюю полку смогла.
Выбираю простенькое кружево. Прячусь в очередном платье в пол, которое лишь чуть красивее обычных. Выбираю платок с вышивкой сирени, которая, как раз, наконец распустилась. Немного завиваю волосы, но всё равно в последний момент их прячу, туго стягивая косу.
Мне не нравятся все мои блуждающие мысли. Я потеряна. И уже очевидно, что мне снова очень страшно. Я заранее продумываю наш финал. Плохой. Придумываю версии событий и останавливаюсь на главной.
Вот мы сейчас приедем, Марат выйдет вперёд, выискивая виновницу торжества. Подойдёт к ней, поцелует эту красавицу в щёку и обернется, представив её мне, как ту самую, ради которой он перестанет со мной играть.
Кусаю губу до боли, смотря в зеркало дамского столика. Зачем-то наношу базу, рисую себе тоненькие стрелочки и слегка выделяю губы. Наверное, чтобы хоть немножечко с ней конкурировать? Дожила! Мама говорит, не красавица. Отец говорил, своенравная дурочка, из которой надо бы выбить спесь. Младший брат говорил, что я всё порчу. Из-за этого мы с ним и не общаемся, не близки. Никогда не были и едва ли будем. А Алан?
Стираю появившуюся слезу. Ещё о нём не хватало вспомнить!
— Гульназ, ты готова? — Произносит Марат, постучав костяшками по двери.
— Конечно. Выхожу, — произношу, натягивая самую стойкую свою маску, значащуюся полуулыбкой.
Ты сможешь.
Алан всегда говорил мне, что я принцесса. Маленькая куколка. И в детстве я этому верила. Ну тайно, украдками, старательно делая всё, что говорили родители. Они хотели замуровать — я замуровывалась, обрастала слоями, сдирала себе кожу, отращивала новую, покрывалась рубцами и…
Сдавливаю локоть, на котором шрам едва заметный. Как раз тогда, когда Алан меня чуть не сбил из-за того, что я засмотрелась, катаясь на велике. Том самом, который дёрнул Марат в последний момент.
За этот шрам отец наградил пощёчиной, разбив в кровь нос. До сих пор помню этот привкус крови во рту. Наверное, потому что лицо он обычно старался беречь. А тут?
“Куда ты, дрянь, смотрела?” криком мнимой заботы. На сирень я смотрела, всегда нравилось. Правда, та была уже увядающая. Таймурад после этого ополчился на отца, пытаясь защитить маму, получившую свою порцию “Любви” за меня же. Но ненадолго. Он быстро стал на него походить, перенял его замашки и отношение к женщинам. Но винить за это его я точно не стану. Никогда бы не стала.
— Птичка… — вырывает из мыслей мой муж.
Мы уже подъезжаем к его центру. Он ловко паркуется и улыбается мне, зачем-то начиная разговор, который я и боялась услышать.
— Я скрывал от тебя кое-что.
— Или кое-кого? — Вырывается.
Извиняюсь, что прервала и вновь ему улыбаюсь. Он красивый… очень… и тройка эта ему идёт. Я
