Юлия Колесникова
Солнце бессонных Sun of the sleepless
Печальная звезда, бессонных солнце!
Ты указываешь мрак, но этой темноты
Твой луч трепещущий, далекий, — не рассеет.
С тобою я сравню воспоминаний свет,
Мерцанье прошлого — иных, счастливых лет —
Дрожащее во мгле; ведь, как и ты, не греет
Примеченный тоской бессильный огонек, —
Лучист, но холоден, отчетлив, но далек…
(В. Набоков из Байрона)
Депрессия.
Одно слово, рассказывающее обо мне так много. И никому другому, это слово не откроется с той стороны, с которой познала его я. Депрессия заставила забыть о возможности полюбить вновь, верить и надеяться. Рядом могла стоять лишь месть и ненависть.
Проходит время. Ты, наконец, прощаешь себя, и подарок за испытания совсем рядом, но…
Когда ты счастлива, влюблена и любима, то обязательно, видишь, как тебя кто-то ненавидит, завидует, ревнует. И понимаешь, довольно таки поздно — каждая минута счастья, должна быть оплачена. Болью или слезами, тяжелыми жертвами. Выбирать тебе, а главное при этом помнить, что ничего нельзя получить даром.
Я хотела бы сейчас возненавидеть свою жизнь, как ненавидела ее последние полгода, но не могла. Я смотрела в глаза бывшего друга, налитые кровью и ненавистью, и хотела жить, а он хотел причинить мне боль. Не было времени вспоминать о счастливом последнем месяце, да и сил отбиваться не осталось. Приходилось делать одно — безысходно смотреть, как воплощается в реальность, недавний кошмар, вовсе тебя не напугавший. Мне уже не страшно…
Ненавижу, отвергаю ваши торжества,
И при сходках ваших не обоняю жертв;
Если вознесете мне всесожжение и хлебы, не приму,
Не взгляну на заклание тучных ваших тельцов!
Удали от меня шум песен твоих.
Я не стану слушать звон твоих струн;
Но пусть льется правосудие, как вода,
И правда — как обильный поток!..
(Амос, 5, 21–24)
Тогда волк будет вместе с ягненком жить,
И рядом с козленком ляжет барс;
Будут вместе теленок, лев и вол,
И малое дитя их поведет.
С медведицей корова станет пастись,
Бок о бок лягут детеныши их,
И лев будет, есть солому, как вол;
Над норой ехидны дитя
Будет играть,
И младенец руку прострет
В пещеру змеи.
(11, 6–9)
Глава 1. Сильна ненависть и глухо незнание
Никто не знает, что тебе было нелегко,
Как было тяжело.
Сияй же, безумный бриллиант!
Сильнее свои краски сгущай,
И меня в свою компанию принимай.
Сияй же, безумный бриллиант!
И мы будем греться в тени успехов былых
И подставим паруса бризам стальным.
Ступай же, дитя, победитель и проигравший, ступай,
Старатель истины и обмана, и сияй!
PinkFloyd(перевод Виктор Банев)
Что может быть хуже, чем переехать в новый город, с численностью населения, не больше 5 тысяч человек из просторного родного Чикаго? Только первый день в новой школе. Но мне удалось сделать свой первый день совершенно ужасным, потому что, как оказалось, быть новенькой 15-ти летней беременной девушкой, худший грех и наибольшая сплетня за последние 20 лет в этом захудалом, забытом солнцем городишке, в пригороде Лутона.
И если бы мой отец не был новым профессором, в местном, как его называли горожане, университете Бедфоршира, сплетники, несомненно, съели бы меня на завтрак, обильно полив сиропом, или чем там англичане поливают свои завтраки. И очень надеюсь, что подавились бы. Но, к счастью, не тут то было, никто не стал вешать мою фотографию на позорный столб, соседи толпами не бегали к нам с пирогами, и почти никто не таращился на мой живот, уже довольно приличных размеров. После того как мы приехали в город из аэропорта, познакомится нам довелось лишь с риелтором мистером Клайвисом. Это был не очень красивый мужчина, средних лет, с выдающимся животом. И, видимо, очень любопытными соседками близнецами мисс Адель и Генриеттой Стоутон, старыми девами, жившими, так сказать, через дорогу, потому что наш дом почти со всех сторон окружал парк, постепенно переходящий в лес.
Погода в Англии меня не расстраивала, а точнее почти не отличалась от Чикаго — все тот же дождь, не редко ветер, только вот облачность сильнее и малое количество солнца. Безусловно, лучший вариант для моих родителей, и полное безразличие с моей стороны относительно погоды. Жить прошлым и ужасом можно и не в родных краях!
Домик был таким милым и уютным, что я даже забыла, как не хотела переезжать сюда из Чикаго, от моих друзей, особенно Доминик, и оставлять свою ту жизнь. Хотя переезжать нужно было, ведь, если подумать, больше не было прошлой меня, все мои друзья, кроме Доминик, перестали общаться со мной, видимо под давлением своих родителей, а моим родителям давно нужно было сменить город, на какой-то другой. Почти восемь лет в Чикаго слишком долгий срок, для таких как они.
Сегодняшнее утро начиналось просто отвратительно. Целая неделя здесь без осадков, и вдруг дождь, который всегда был моим другом, превратил дорогу от нашего дома к центру города, в грязь. Значит машину, которую я вчера усердно драила, конечно, чтобы увильнуть от распаковывания вещей, будет похожа на кошмар. А мне бы очень хотелось показать в новой школе, что такое девчонка из большого города. Ну, или если быть полностью откровенной, чтобы все восхищались машиной, а не разглядывали мой живот, настолько сильно округлившийся, что я уже не могла ссылаться на полноту.
Через грязь в нашем микрорайоне, если так можно назвать 5 домиков утопающих в деревьях, я ехала осторожно, поскуливая от злости каждый раз, когда видела, как новая капелька грязи попадала на машину. Я ехала настолько медленно и осторожно, что старушки Стоутон обогнали меня на стареньком Фордике, годов эдак 70-ых, и это меня, на моем красном Мерседесе SLK 63. Позор, но мыть машину в ближайшее время я не хотела и не собиралась, так что приходилось мириться с черепашиной скоростью.
И вот, наконец-то, я выехала к центру, где благо цивилизации — асфальт, причем совершенно идеальный, позволил моей машине ехать быстрее. Под завистливые взгляды мальчишек и парней я благополучно добралась до перекрестка не получив ни одного пятна грязи. Я как раз раздумывала о том, что вела себя чересчур вредно с утра, и наверняка обидела маму. Но вина и образ мамы исчезли, когда меня резко подрезал темно-синий джип, нахально нарушая правила дорожного движения.
