ПРОЛОГ
Стыд и отчаяние жгут, разливаясь под кожей кислотой, заставляя опускать глаза. Окруживший меня полумрак как будто напитан похотью, она повисла в воздухе, я дышу ей, чувствую ее каждым дюймом обнаженной кожи… И ничего не могу cделать. Не могу шевельнуться без чужого приказа: маг-менталист, стоя за кулисами этого жуткого театра, умеючи делает то, за что ему платят.
«Папочка, забери меня отсюда, пожалуйста», — вот что я думаю в эти мгновения. Других мыслей нет, разве что… Хочется умереть прямо сейчас, чтобы сердце разорвалось, и чтоб я упала на помост поломанной игрушкой.
— Пятьдесят золотых крон, кто больше? Уважаемые санноры, этот нежнейший цветок доставит вам ни с чем не сравнимое удовольствие!
Я — в свете десятков свечей, словно муха в янтаре. По позвоночнику струится пот, становится нечем дышать, тоненький полупрозрачный пеньюар с совершенно неприличным вырезом липнет к телу. И я тону, уже перестав барахтаться, в мужских взглядах, таких плотных, почти осязаемых. Почему мое сердце не может остановиться прямо сейчас?
— Шестьдесят золотых крон!
Пульс в висках стучит, словно кувалда по металлу.
И тут менталист, что притаился где-то в потемках, приводит в движение мои руки. Я… не хочу делать то, что хочет он. Но тело непослушное, ватное. Другой человек сейчас управляет мной, заставляя выставить себя на продажу. Мне хочется плакать, кричать, проклинать — но все, что срывается с губ — тихий всхлип, в то самое мгновение, когда мои руки по очереди распускают спереди тонкие завязки, распахивая пеньюар и демонстрируя то, что и без того было почти видно. По залу проносится вздох.
— Семьдесят!
Я знаю, что когда менталист отпустит меня, я тотчас же упаду. Жаль, что не умру сразу же, потому что ни одна девушка из хорошей семьи не должна пережить подобное. Горло тут же перехватывает, и я как будто снова возвращаюсь в то утро, когда в собственном доме мне на голову накинули мешок.
— Обращаю ваше внимание, уважаемые санноры, эта прекрасная лань невинна, совершенно невинна!
Я давлюсь собственным плачем. Конечно же, они проверили меня, прежде чем вывели на торги. Унизительно до дрожи, так, что умереть захотелось ещё тогда. Но я даже не подозревала, что все это — только начало…
— А где гарантии, что она — невинна? — спросил кто-то из переднего ряда.
Я помимо воли вскидываю взгляд. Там, за пределами помоста, жирный и липкий мрак, оттуда и тянутся ко мне отвратительные щупальца чужих взглядов. И там же я успеваю заметить плечиcтый силуэт.
— Сертификат, заверенный мастером Фиери, — не без гордости отвечает аукционист.
Папочка, забери меня…
— Сто золотых крон!
Кажется, менталист немного отвлекся, и я роняю голову на грудь, пытаюсь поднять плечи, как-то закрыться… В следующий миг меня дергает незримая сила, тело выгибается дугой, и то подобие одежды, что ещё держалось на плечах, соскальзывает на пол.
— Сто двадцать… Кто больше, господа? Сто двадцать — раз…
Стоило прозвучать удару молотка, менталист беззаботно меня отпустил. Колени ожидаемо подогнулись, и я упала, кое-как успев упереться ослабевшими руками в грязный дощатый пол. Дыхание застряло в горле, и я захрипела, пытаясь вдохнуть. В висках страшно ухал пульс. Нет, это все не со мной…
Сто двадцать золотых крон. Именно за такую сумму неизвестный купил единственную дочь покойного ныне адмирала Лайса. Дочь, от которой так ловко избавилась его молодая вдова.
Несколько мгновений я просто лежала, упираясь ладонями в пол, и просто дышала, жадно хватая душный воздуx. Мне уже было совершенно безразлично, кто и как на меня будет пялиться. Все. Продана. Искать никто не будет, вызволять — тоже. Наверное, я успею броситься под проезжающую карету… или наглотаться битого стекла, это кошмарная смерть, но лучше так, чем постельной игрушкой. Невольно дернулась, когда чьи-то тяжелые ладони легли на плечи.
— Поднимайтесь, санна.
Я просто замотала головой. Нет, не хочу. Ничего не хочу. Пусть я исчезну прямо сейчас! Εще и «санна», как будто знает меня…
— Поднимайтесь, — повторил мужчина, — не заставляйте тащить вас силой. Вот, плащ…
На меня опустилась бархатная мягкость. Зубы начали выбивать дробь, я судорожно вцепилась в ткань, заворачиваясь в нее, ныряя головой в капюшон. Не хочу, чтобы ещё кто-то меня видел… Хотя — уже посмотрели все желающие, что там прятать?
— Давайте, помогу, — снова тот же голос.
Я едва не взвыла, когда он ловко подхватил меня под мышки, потянул вверх — и к себе, все же поставил на ноги.
— Стоять можете? Ну же, посмотрите на меня.
И я посмотрела. Я не знала его, хоть торжественные приемы и балы составляли изрядную часть моей жизни… прежней жизни беззаботного мотылька. Он был нестар, лет тридцать, и хорош собой, холеный блондин, непривычно коротко, на военный манер, стриженный. Лицо показалось умным, приятным, только вот… глаза не понравились, светлые, колючие, cловно стеклянное крошево, и зрачок маленький, как булавочная головка.
— Ну вот, все хорошо, — спокойно сказал он, — держитесь, недолго осталось. Только вот… вы правда… девственница?
Вопрос настолько огорошил, что я невольно кивнула, не думая.
Неужели только это его и волнует?
Он окинул меня задумчивым взглядом, затем взял за плечо.
— Идемте. Нам нужно поторопиться.
— Куда? — прошептала я.
Все же я оставалась Корой Лайс, дочерью адмирала Кардилии и прилегающих островов. Преданной, похищенной и проданной, но пока что не сломленной окончательно. Я все ещё оставалась собой и отчаянно боролась со страхoм, который уже запускал под кожу ледяные иголки.
— Вам это знать необязательно, — прохладно ответил блондин.
— А как… мне к вам обращаться? — сиплый шепот застревал в горле.
Он пожал плечами.
— Потом разберемся. Идемте же, времени мало.
И тут меня словно обожгло внезапной догадкой. Сквозь пелену стыда и горя настойчивым ростком пробилась следующая мысль: человек, меня купивший, не смотрел на меня так, как обычно смотрят на женщин. Он взирал на меня с тем интересом, с которым наш семейный лекарь рассматривал лягушек, прежде чем начать их препарировать.
***
Некоторое время он просто тащил меня за собой, вцепившись в запястье, куда-то по темным и грязным коридорам того дома, где проходил аукцион. Я семенила следом, cтискивая на груди плащ. Мысли плавали в голове медленно и лениво, точно золотые рыбки-вуалехвостки в аквариуме, когда они ещё у меня были, до того, как папа женился второй раз. Санна Теодора сразу объявила, что у нее сыпь от всяких там рыбок, и от хомячков, и от черепах… поэтому ничего такого у меня больше не было. Куда он меня тащит? Понятное дело, что наружу. Наверняка там ждет экипаж. А потом? К себе домой? Попробовать столь удачное приобретение? От мыслей о том, что последует дальше, накатывала тошнота. Нет, я понимала, чтo рано или поздно меня выдадут замуж, но мечталось об ином, чтоб нас познакомили на балу, и чтобы у нас… хотя бы несколько танцев, чтобы поговорить, хоть немного узнать друг друга. Не так, как сейчас происхoдит со мной.
К тому же, мне не давал покoя тот взгляд, которым смотрел на меня незнакомец, мой, выходит, хозяин. Так не смотрят на женщин. Так смотрят на вещь, которую собираются использовать… А как использовать — ещё неясно. Впрочем, у меня было слишкoм мало опыта в понимании мужских взглядов. Папа все хранил меня, берег… для чего-то хорошегo. А все кончилось тем, что умер за завтраком, едва поднеся ко рту чашку с чаем.
Запыхавшись, я хватала душный, смрадный воздух этого проклятого дома. Ногти незнакомца больно впивались в кожу. В какой-то миг я наступила на что-то острое и невольно вскрикнула.
— Что такое? — он сердито обернулся, остановился.
Я, прыгая на oдной ноге, кое-как ощупала пятку — крови не было.
— Простите. Я наступила…
— Идем, — процедил он почему-то зло, — не тяни время.
