Вера Чиркова
Сирота
Глава 1
– Колен, ты мне друг?
Поджарый парень в ловко повязанном зеленом фартуке сноровисто поставил на стол чашку земляничного чая и тарелочку с сухим печеньем и поджал губы.
Девушки порой такие… простушки. Конечно, он друг… раз на большее рассчитывать не приходится. Хотя и был бы очень не против стать для доньи Эмиэль кем-то особенным, девушка она весьма привлекательная. Стройная, гибкая, темные вьющиеся волосы уложены надо лбом короной, а из-под длинных черных ресниц смотрят живые карие глаза. И улыбка такая приятная, с ямочками на щеках.
Но само – собой не женихом, жениться ему пока рано, Колен еще не заработал ни на дом, ни на товары для собственной лавки. Будь у доньи Эмиэль приданое, можно бы подумать, но – чего нет, того нет. Хотя могло бы быть. А так она имела шанс стать ему лишь возлюбленной… временной, конечно. Но ведь нипочём не захочет, он и пытаться не будет. На эту дичь уже Мигело ловушку насторожил, и не одну… переходить ему дорогу чревато, да и бесполезно.
– А чего сделать нужно? – наконец неохотно пробормотал официант.
– Всего лишь заслужить пару серебрушек, – спрятав разочарованный вздох, обворожительно улыбнулась Миэль.
Ей изначально было понятно, что намек на дружбу этого жадного жука не проймет. Но попытать счастья ведь стоило?
– Посиди на лавочке за углом, – буркнул он безразлично и, подхватив поднос, помчался к вошедшему посетителю.
– Куда же мне деваться? – проводила парня хмурым взглядом юная донья, и принялась за печенье, незаметно опустив половину в карман летней накидки.
Будет чем похрустеть вечером, за книжкой.
Через четверть часа она сидела в маленьком сквере на потемневшей от дождей некрашеной лавочке, предусмотрительно выбрав местечко в тени давно отцветшего куста сирени. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из соседей заметил ее с подавальщиком, отчим утопит в молчаливом, но таком красноречивом презрении.
– Ну, говори быстро, – вынырнул из-за куста Колен, не менее ее не желавший быть замеченным за шашнями.
– Ты же ходишь на скачки с Мигело? Выясни, какие у него на меня планы. Деньги получишь, как только принесешь ответ.
– Давай сейчас, я и так знаю, – мгновенно сделал выбор будущий лавочник, – но учти, если начнешь скандалить, на меня не ссылайся. Я тебе ничего не говорил.
– Клянусь. Рассказывай.
– Ты ему нравишься… но нужна лишь чтобы скоротать пару ночей. А сватать он собирается Розиту, за ней дают дом, пекарню и лавку.
– Держи, – Миэль сунула доносчику нагретые в кулачке монеты, – и мой тебе совет, сделай из одной медальон, он будет приносить счастье.
Вскочила со скамьи и почти бегом ринулась прочь, спеша попасть домой до заката.
– Счастье? – официант с сомнением покрутил в пальцах монетки, ловко спрятал в свой кошель и ухмыльнулся, – что же ты себе его не приманила?
В дом Миэль ворвалась с последними лучами солнца, едва не столкнувшись с идущим навстречу седым дворецким со связкой ключей в руках.
– Ты очень рискуешь, – неодобрительно качнул он головой, и тише шепнул, – беги быстрее, успеешь к столу. Накидку я сам отнесу.
– Спасибо дон Рушер, – одарила его улыбкой донья Эмиэль и помчалась в столовую.
Есть не хотелось, но огорчать доброго старика она желала еще меньше. Пусть не жалеет ее, когда будет вспоминать. А он будет, как и его жена, кухарка Зарита. Оба служили тут еще в те времена, когда были живы и здоровы отец и мать Миэль а ее появление только ожидалось.
Старинные часы, стоявшие на каминной полке, размеренно отбивали удары, пока Эмиэль с выпрямленной спиной и потупленным взором чинно шагала к своему месту. И смолкли, едва девушка опустилась на стул. Дон Кренорт недовольно поджал губы и молча кивнул стоящей с половником наготове кухарке, позволяя разлить суп.
Он молчал весь ужин, словно забыв привычные вопросы, и лишь поднимаясь из-за стола, сухо бросил:
– Ты не забыла, какое сегодня число, Эмиэль?
– Двадцать девятое июля, – кротко ответила она, – через два дня первое августа.
Дон Кренорт еле заметно кивнул и направился в кабинет, выкурить перед сном сигару и почитать пришедшие с вечерней почтой письма и приглашения.
А Миэль, проводив его равнодушным взглядом, отодвинула чашку с недопитым чаем и встала из-за стола. Поблагодарила Зариту, чмокнув в круглую щеку, и неторопливо, как подобает воспитанной донне, поднялась по лестнице на второй этаж, в свою спальню.
И только там, накрепко заперев за собой двери, дала волю злым слезам, не опасаясь возможности быть подслушанной.
Кроме нее наверху жили лишь слуги да изредка ночевали гости. Отчим лестниц не любил и потому занял лучшие комнаты первого этаже. И, соответственно, самую большую ванную комнату, превратив ее в личную.
Эмиэль довольствовалась общей со слугами, да и комната у нее была всего одна, хотя и довольно просторная. Но ничего из этого девушку не задевало и не тревожило. Как может волновать уют и удобство жилища, если точно знаешь, что оно временное? И жить в нем остается все меньше?
Теперь уже всего два дня. Первого числа, сразу после завтрака, к заднему крыльцу подъедет большая карета, слуги погрузят в нее сундуки, саквояжи и коробки, помашут прежней хозяйке и отправят ее в путь.
Куда?
Она и сама еще точно не знала. Но шансов переехать в такой же солидный дом, или немного поскромнее, с каждым днем становилось все меньше. Как выяснилось, бесприданница, даже весьма привлекательная, никому не нужна. Кроме толстых немолодых сластолюбцев, но даже они в этот дом не ходили. Всем известно было условие завещания донны Инедит, – ее дочь может выйти замуж только после совершеннолетия и только за того, кого выберет сама.
А сама она на наивную дурочку походила очень мало, вернее сказать – ни грана не походила. И об этом тоже позаботилась перед кончиной мать. Заставила адвоката написать завещание на семи листах, и предусмотреть каждую мелочь, вплоть до обязательной покупки отчимом трех пар туфлей в год.
Он разумеется, все выполнил, а иначе лишился бы наследства, но отомстил с таким изощренным лицемерием, что никаких иллюзий на его счет у Миэль за эти четыре года не осталось. Кренорт каждую весну и осень самолично покупал ей крепкие кожаные туфли самого простого и старомодного фасона, из тех, какие носят лишь немолодые монахини. А ко дню рождения – усыпанные блестками и стеклянными цветочками бальные туфельки, которые можно было надеть лишь пару раз в год, на семейные торжества.
Впрочем, он и одежду покупал по тому же принципу, и потому шансов найти приличного жениха у Эмиэль было в разы меньше, чем у остальных девушек ее сословия. А в тех молодых людях, кто всё же отваживался ухаживать за миленькой донной, одетой как служанка из небогатого дома, Миэль постепенно разочаровалась.
По одной причине, почти все они относились к любителям горячих, но временных отношений. Ну а из тех, кто всерьез рассчитывал на семейное счастье, ни один не задел ее сердце. Просто ничуть, как назло.
Ровесницы Миэль, с которыми она дружила в детстве, а после иногда встречалась на ярмарках и празднествах, одна за другой выходили замуж и покидали этот район для добропорядочных, средне обеспеченных горожан. Мелких чиновников, рантье и служащих городских заведений.
Многие переезжали в торговый квартал, некоторые в более зажиточные районы, а кое-кто в квартал ремесленников. Соседи хвастались дочерью, вышедшей замуж за ювелира, но злые языки утверждали, что тот мастер работает только с серебром и давненько лыс.
Миэль невольно примеряла на себя все эти судьбы и приходила в уныние. Ей конечно ни в коей мере не хотелось оставаться старой девой, но и лысый серебрянщик не прельщал абсолютно. И все чаще вспоминалась мать и крепло понимание, как хорошо она знала свою маленькую Милли. Иначе никогда бы не внесла в завещание одним из главных пункт, гласивший что до совершеннолетия выйти замуж ее дочь сможет лишь в одном-единственном случае, если все семеро уважаемых свидетелей, заверивших этот документ, подтвердят, что союз заключается по взаимной любви и согласию. А если учесть, что среди них были верные слуги, знавшие каждый шаг Миэль, лекарь Абронсий и настоятельница храма, получившая в дар редкий артефакт, кубок определяющий яды, единственную вещицу, оставшуюся в доме от лучших времен, шанса заставить Миэль выйти замуж против ее воли просто не существовало.
