Ксения Винтер
Фамильная реликвия
Возвращение домой
Сквозь тонкую перегородку я каждую ночь слышала невнятное бормотание и приглушённые всхлипы. Бабушка делала всё возможное, чтобы я её не услышала. Но я слышала.
В детстве я любила приезжать в деревню. Бабушка пекла вкусные пирожки в белоснежной печке. Дед всё время что-то мастерил, сидя на лавке возле крыльца. А я бегала по улице, гоняя куриц и старательно избегая агрессивных гусей, купалась на речке и воровала соседские сливы.
Со временем — и моим взрослением, — деревня растеряла своё очарование. Летом меня стало всё тяжелее вытащить из города. Мне хотелось гулять с подругами, строить глазки мальчикам, смотреть интересные фильмы. Белой печке и гусям в моей жизни больше не было места.
Момент, когда деда не стало, каким-то непостижимым образом прошёл мимо моего сознания. Мне было четырнадцать. Бабушка, всегда с презрением относившаяся к современным технологиям и никогда не державшая в доме телефон, позвонила мне на сотовый. Связь была плохая, и я так и не смогла разобрать, что именно она мне говорила. Вокруг меня играла громкая музыка, и танцевали малознакомые люди — нам с подругой с огромным трудом удалось попасть на настоящую, взрослую дискотеку.
Я сказала бабушке, что перезвоню ей позже, и повесила трубку. Домой я вернулась уже заполночь, успев изрядно приложиться к бутылке пива. Утром мама с опухшими красными глазами сообщила, что дедушка умер.
На похороны я не поехала. Стоял жаркий июнь, и мне предстояло сдавать экзамены для поступления в техникум. Мама укоризненно покачала головой на это оправдание и уехала одна. Папа к тому времени уже два дня как был в деревне.
С тех пор прошло пятнадцать лет. Мама с папой развелись. Отца, как ведущего специалиста, пригласили на работу в Канаду. Мама снова вышла замуж и переехала в другой город. Я же, окончив техникум, а потом и институт, получила диплом экономиста и теперь тружусь в небольшой, но крайне перспективной фирме. Моя жизнь — полная чаша. У меня есть квартира, машина. Каждое лето я летаю отдыхать заграницу, а по выходным хожу с подругами гулять по кабакам и клубам. Жизнь, определённо, удалась.
Гром грянул в сентябре. Был обычный пятничный вечер. Я сидела перед трюмо и наносила макияж перед свиданием — мы с Андреем встречались уже два года, и мне искренне казалось, что дело идёт к свадьбе. На кровати, среди разбросанных вещей, зазвонил телефон. Номер был мне незнаком.
— Алло.
— Здравствуйте, — на том конце раздался уверенный мужской голос. — Меня зовут Николай, я фельдшер скорой помощи.
У меня внутри что-то обмерло. Краем сознания я успела только обрадоваться тому, что уже сижу.
— Бабушка умерла? — собственный голос показался мне чужим.
— Нет. Но со здоровьем у Анны Степановны не всё в порядке, она нуждается в постоянном присмотре.
Нуждается в постоянном присмотре… Тогда я ещё не понимала всей подоплёки этих слов.
* * *
После разговора с фельдшером я отменила свидание, собралась за каких-то полчаса и, не обращая внимания на то, что уже стемнело, отправилась в путь. Почему-то казалось важным приехать как можно скорее.
Бабушка была крайне удивлена, увидев меня на пороге своей старенькой избушки. Настенные часы в сенях показывали полночь.
— Почему ты здесь? — сухо спросила старушка, бросила мимолётный взгляд на часы и вновь посмотрела на меня. — Что-то случилось?
— Мне позвонил ваш местный фельдшер, Николай. Он сказал, что тебе нужна помощь.
— Он ещё слишком молодой и лезет туда, куда его не просят, — несмотря на резкий тон, бабушка посторонилась, пропуская меня в дом. — Я прекрасно себя чувствую и в сиделке не нуждаюсь.
Внутри у меня словно прокатился кусок льда. С моей стороны, действительно, было глупо вот так, без предупреждения, вламываться в чужой дом.
— Можешь положить вещи на стул.
Я покорно прошла в единственную комнату, которая за все эти годы ничуть не изменилась, и запнулась на пороге: с противоположной стены на меня смотрел дед.
— Раньше этой фотографии не было, — заметила я, проходя внутрь и ставя свою небольшую спортивную сумку на стул в углу.
— Она уже семь лет здесь висит.
Бабушка расстелила мне кровать за шкафом, разделяющим комнату на две неравные части. В детстве я всегда спала именно здесь. На задней стенке шкафа, на уровне кровати, до сих пор было вырезано моё имя. Я провела пальцами по глубоким бороздам: мне понадобилось несколько часов, чтобы нацарапать эту надпись с помощью ржавого гвоздя, подобранного на дороге.
Я переоделась в короткие капри, в которых ходила в спортзал, и свободную футболку с милым котиком на груди. Бабушка возилась за шкафом, видимо, тоже готовилась ко сну.
— Спокойной ночи, бабуль, — повысив голос, сказала я, укладываясь на чахлую подушку, знававшую лучшие времена.
— Добрых снов, — бабушка выглянула из-за шкафа. — Если ночью замёрзнешь, в комоде, в нижнем ящике, плед лежит. В туалет приспичит — из дома до рассвета не выходи. В сенях, возле двери, ведро стоит — в него сходишь.
— А почему из дома не выходить? — я приподнялась на локтях, но в темноте, при слабом свете настольной лампы не смогла разглядеть лица бабушки.
— Ноги переломаешь.
Я пожала плечами. От дома до небольшой деревянной кабинки вела узкая дорожка, которую в своё время дед специально выложил брусчаткой, чтобы ходить было удобней и после дождей ноги не вязли в грязи. Мне сложно было представить, как на такой удобной дороге можно переломать ноги. Но хозяйке, как говорится, видней.
Я долго не могла заснуть. В голове мелькали какие-то неоформленные мысли, но я никак не могла ухватиться ни за одну из них. За стенкой бабушка что-то бормотала, скорее всего, молитву на сон грядущий. Слов я разобрать не могла, но этот звук действовал на меня умиротворяюще.
Момент погружения в сон я не запомнила. Из сна меня вырвал резкий щелчок над самым ухом, словно лопнула резинка. Открыв глаза, я задохнулась от ужаса: прямо надо мной стоял дед. Его кожа источала жуткий зеленоватый свет, щёки запали, вместо глаз зияли чёрные провалы. Но это, определённо, был он.
— Уходи отсюда, — велел дед, повернув ко мне своё лицо. — Уходи, и не возвращайся.
Я ничего не ответила — меня буквально парализовало от ужаса. Хотелось закричать, но в горле застрял ком, и изо рта, когда я его открыла, вырвалось лишь жалкое сипение. Дед же незамедлительно отреагировал на звук, резко наклонившись ко мне. Теперь наши лица разделяла лишь пара сантиметров. В нос мне ударил мерзкий болотный запах.
— Уходи из этого дома, — повторил старик свой приказ. — Уходи.
За шкафом раздался металлический лязг и видение исчезло. Я же с изумлением обнаружила, что комнату заливает солнечный свет.
«Надо же, какая только чушь не приснится, — подумала я, ощущая, как бешено колотится сердце в груди. — Это всё от нервов».
Решительно отбросив в сторону одеяло, я поднялась с кровати и вышла из-за шкафа.
— Доброе утро, соня, — поприветствовала меня бабушка, колдовавшая что-то возле печи. — Разбудила я тебя?
— Нет, всё нормально, — заверила я её. — Ты что-то уронила?
— Ковш, — бабушка показала мне вышеупомянутую посудину. — Сходишь за водой на колонку? А то тебе умыться даже нечем.
— Да, конечно.
Я сноровисто переоделась в джинсы и водолазку, накинула поверх бабушкину телогрейку и взяла ведро.
На улице вовсю кипела жизнь. Со стороны соседского дома доносился размеренный глухой стук — кто-то колол дрова. За забором напротив хрипловато бухтел пёс.
Повернув налево от дома, я направилась в сторону колонки. Не успела я отойти и на сто метров, как кто-то окликнул меня по имени. Обернувшись, я увидела низенькую коренастую старушку, с коромыслом на плечах спешившую ко мне.
— Женька, это правда ты! — нагнав меня, восторженно проговорила пенсионерка, широко улыбаясь. — Эка красавица вымахала! Совсем уже невеста. Я-то тебя совсем крохотной помню, вот такой, — старушка ладонью показала что-то около метра от земли. Видимо, недоумение отразилось на моём лице, потому что она, подозрительно прищурившись, с обличительными нотками в голосе спросила: — Да ты никак не узнаёшь меня?
