Глава 1.
У каждого человека есть какой-то талант или врождённый дар. Кто-то поёт, кто-то рисует, кто-то деньги зарабатывает, кто-то гениально мозги выносит.
Лично я гениально нахожу себе неподходящих друзей. Вот просто попадаю в десятку, не глядя, с любого расстояния.
Когда мне было пять лет, Танька Матвицкая, с которой мы, между прочим, дружили с ясельной группы, наябедничала воспитательнице, что я разбила тарелку, а осколки смыла в унитаз. Осколки смываться не захотели, и пришлось запрятать следы своего первого в жизни преступления парочкой рулонов туалетной бумаги. Замотанная работой в две смены без нянечки Галина Степановна наорала на меня от души, а я тогда впервые задумалась о том, что дружба и я — понятия несовместимые. В третьем классе сосед по парте и по совместительству друг Вадик Потехов предложил исправить «ужасные ошибки» в моей домашней работе, и-таки исправил, так, что в результате полученной двойки чаша весов четвертной оценки склонилась в не лучшую для меня сторону, и мама не купила обещанный конструктор лего, а я снова зареклась дружить с кем бы то ни было. Но долго не продержалась, на секции лепки из глины в умилительно советском по духу ДК познакомилась с девочкой Настей. Наша дружба ограничивалась совместными походами от ДК до трамвайной остановки, а также болтовнёй ни о чем до и после занятия, и я не ожидала от судьбы никакого подвоха. Но спустя всего четыре месяца после знакомства, как сейчас помню, в тёплом и снежном декабре, нам с Настей по дороге встретилась шумная ватага её одноклассников, пожелавших немедленно закидать снежками мою доостановочную спутницу. Вместо того, чтобы разбираться с собственными проблемами, Настя ловко юркнула мне за спину, а я встретила новый год с отменным фингалом под глазом, потому что снежок, попавший прямиком в глаз — это очень и очень больно.
Надо ли говорить, что в десятом классе очередная подруга отбила у меня симпатичного мальчика, на первом курсе университета уже другая подруга увела нужную мне тему курсовой, а вот сейчас, прямо сейчас, передо мной стояла Людмила с тощим кудрявым чёрным котом в руках и смотрела на меня так жалобно, что я прямо почувствовала запах грядущих проблем и неприятностей?
«Нет, нет, Боженька, пусть это будет не то, о чём я думаю», — мысленно взмолилась я и широко улыбнулась Милке, демонстративно крепко выжимая тряпку, которой только что мыла пол. Буквально душа тряпку в нежных дружеских объятиях.
— Доброе утро!
— Здравствуй, Милечка! — как я ненавижу это сюсюканье. «Милечка»! Я же не зову её «Люлечка». Хотя, наверное, она была бы и не против.
Схожие в сокращении имена — единственное, что у нас есть общего.
— Обувь сними, тапочки на полке, — предупредила я. — И руки помой.
— Кажется, это называется «мизантропия», да?
— Мизофобия. И нет, у меня нет мизофобии. Просто я только что прибралась в квартире.
«А вот к мизантропии иду семимильными шагами».
Людмила покорно сняла туфельки и навестила ванную, последнее, впрочем, было совершенно бесполезно с учётом сидевшего у неё на руках кота — рассадника инфекций и паразитов. В моём окружении, да что там — во всём современном мире — хвостатыми принято восхищаться, но я, увы, и здесь оплошала, животных предпочитаю любить на расстоянии.
— У него шерсть кудрявится просто так или от какого-то заболевания? — кивнула я на кота.
— Это ла-перм, им так положено, — с искренней обидой в голосе сказала однокурсница. — Он породистый, привитый, не агрессивный, к лотку приучен. Ест, правда, плохо, не подобрали ещё корм подходящий, видимо, но это у редких пород дело обычное.
— Зачем ты мне всё это рассказываешь? — насторожилась я. — Не ест и не ест, мне-то что с того?
— У меня все подружки по общагам, как и я, — грустно, словно героиня из отечественной мелодрамы, сказала Мила. — Со своей квартирой только ты, Камуся.
— Не называй меня Камусей! — прошипела я. — Говори прямо, что нужно.
— На пару дней Ксамурра пристроить, — наконец-то выдал источник моих очередных неприятностей и проблем. — До понедельника, а? Мне домой бы смотаться, мамка зовёт, хахаль её свалил, она трезвая и добрая, денег даст, сказала. А куда мне кот в поезде, да и дома тоже. Ну, Миль? Пожалуйста… Всего до понедельника!
— У меня аллергия на кошек! — я запаниковала. — Я чешусь, чихаю и кашляю, у меня может быть отёк Квинке!
— У ла-пермов нет подшёрстка, это самые гипоаллергенные кошки после этих, как их там, лысых! — гордо поведала Людмила. — Я у тебя уже десять минут сижу, была бы на него аллергия, ты бы уже вся соплями бы обвешалась, а раз нет, то всё в порядке. Еда и лоток у меня с собой. Камилла?!
… Что поделаешь, талант есть талант, — мрачно подумала я. Кот посмотрел на меня подозрительно и недобро.
— Как его зовут?
— Ксамурр! Ла-пермы редкие и дорогие, а мне бесплатно достался, я его в подъезде нашла, красавчик такой.
Лично я бы потребовала доплаты за столь убогое создание — коты должны быть большими, упитанными, лоснящимися, а это какое-то недоразумение с графским именем. Тощий и весь какой-то всклокоченный.
Совсем как я.
— Ладно, лоток в туалет, миски в коридор.
— Ой, чёрт, корм-то я принесла, а миски забыла, ну, найдёшь же что-нибудь, Камусь? А то бы мне уже на вокзал?!
— Найду, — процедила я, и приятельница исчезла быстрее, чем стипендия с карточки.
А кот остался.
Глава 2.
Кот поджал лапы и улёгся в позу хлебной буханки. Выглядел он весьма уныло, и я снизошла до комментариев вслух.
— Понимаю, перемены ни тебя, ни меня не радуют, но давай искать какие-то плюсы в сложившейся ситуации? Поверь мне, ехать в жарком душном поезде в плацкарте то ещё удовольствие, тем более с Людмилой, вообще не представляю, как ты с ней живёшь, проклинаешь, наверное, тот момент, когда выбирал ее подъезд для согрева. Ну, а с моей стороны всё тоже шоколадно — пока что ты не орёшь, не носишься по квартире, не дерёшь диван, возможно, даже не линяешь… Просто не будем мешать жить друг другу, хорошо?
Кот сощурил зелёные глаза.
— Так, — приободрилась я. — Ваш графский лоток — тут, — для наглядности я продемонстрировала коту белый пластмассовый лоток, чувствуя себя всё более и более глупо. — Миски, миски… есть вымытые баночки от сметаны. Зато вода кипячёная. Кушать хочешь?
Кот мрачно отвернулся.
— Ну и… дело твоё, — подвела я итог неудавшейся попытке межвидовой коммуникации. — До понедельника с голоду ты точно не помрёшь. Ладно, я в душ. Сиди, не линяй, не ори, не забывай про лоток, и всё будет пучком.
Но в душе меня неожиданно охватило странное беспокойство. И вроде всё действительно было в порядке, сессию закрыла без хвостов, впереди ещё два летних месяца, квартира, любезно предоставленная уехавшей за лучшей жизнью в Хорватию тёткой по матери за присмотр и коммуналку, в моём полном распоряжении, и всё же, всё же… Неужели стихийный визит Людмилы и этот её кот так выбили меня из колеи..?
Непорядок.
Мне только-только двадцать один год исполнился, а я уже с ворчанием воспринимаю всё новое, держусь обеими руками и ногами за свой устоявшийся жизненный уклад. А дальше что? Шутки из серии "в шестнадцать — панк, в двадцать шесть — панкреатит"?
Текущая вода против обыкновения не успокаивала, напротив, хотелось выключить её и прислушаться к происходящему за дверью — слышались какие-то шумы и звуки, которых просто не могло быть. Я смыла с головы пену и с опаской посмотрела на воду — вода как вода. Собственная нагота стала напрягать тоже, делала вдвойне уязвимой, словно в любой момент кто-то мог ворваться ко мне — я уже давно живу одна, с семнадцати лет как, и напрочь отвыкла запирать за собой двери, а зря…
Какая чушь, от кого мне запираться? Дешёвая бирюзовая шторка заколыхалась, будто от сквозняка.
Точно, балкон же открыт.
Я завернулась в полотенце и торопливо вышла. В квартире было ожидаемо тихо, иррациональные страхи не оправдались. Поискала глазами кота — его графства нигде не наблюдалось. Против всякого здравого смысла стало еще тревожнее.
