— Вы как-то готовы прокомментировать произошедшее? — повторяет голос, но это — другой голос, точно, другой, низкий, с хрипотцой. Обалдело задираю голову и вижу склонившееся надо мной лицо темноволосого мужчины лет тридцати.
Узкое, хищное, гладковыбритое лицо. Светлая кожа. Яркие умные глаза. Красавчик.
…качество помещения стремительно ухудшается, а внешний вид ментов — наоборот, — проскальзывает в голове одинокая мысль, тупенькая такая мыслишка. — Грязный пол и мужик, как ожившая картинка из "Космополитена". Это правильный, однозначно правильный способ воздействия на меня. Ненавижу и то, и другое!
…
— Лирта, вы меня слышите? У вас осталось всего несколько дней. Милость короля безгранична, но дольше половины декады она никак не продлится.
…царём нашего долгоиграющего и всенародновыбранного называли многие, а вот чтобы королём… как-то не по-русски это. Хотя мент-красавчик, наверное, имеет в виду своего главного. Эммм… Начальника уголовного розыска? Верховного судью? Генерального прокурора?
Как же болит голова. Ничего не понимаю.
— Я ни в чем не виновата, — сама поморщилась от того, насколько банально прозвучала эта фраза. Словно я в каком-то дешёвом отечественном сериале, где героиню засадил за решётку изменщик-муж, предварительно лишив родительских прав и документов на ателье. — Я готова всесторонне сотрудничать, но брать на себя чужую вину не буду. Добровольное признание не подпишу. Приведите мне…
Отчего-то простое слово «адвокат» никак не хочет выговариваться. Уж не случился ли у меня инсульт? При нём такое, я слышала, бывает — что язык онемевает и не слушается. Наконец, выдавливаю из себя:
— Приведите мне народного защитника! По закону положено!
— Кого? — с искренним недоумением переспросил мент, позёрским жестом отбрасывая за спину длинные черные волосы. Аж зависть взяла. У меня лично волосы тоже чёрные, но они больше похожи на встрёпанные вороньи перья. А этот персонаж мог бы в рекламе сниматься без фотошопа. Хоть в рекламе шампуня, хоть в рекламе лезвий для бритья — удивительно чистое лицо с правильными выразительными чертами. Ни малейших следов щетины, хотя с таким цветом шевелюры и бледной кожей… Стоп. О чём я думаю, когда надо непреклонно продолжать требовать адвоката, ссылаясь на статью… ещё бы вспомнить, какую. Вернусь домой и выучу наизусть уголовный кодекс. А лучше сделаю татуировку с номерами статей, чтобы наверняка.
— Лирта, — укоризненно, увещевательно продолжил мент.
— Контрабас.
— Что "контрабас"?!
— А что — "лирта"? Позовите мне… — да что за чёрт! — Защитника. В конце концов, всем обвиняемым положено. Вы хотите сказать, что в нашей стране законы вообще перестали действовать?
— Вы хотите сказать, что в нашей стране есть какой-то другой закон, кроме королевской воли?!
Я подавилась воздухом, настолько серьёзно и искренне произнёс это служитель этого самого закона. Вот ведь сволочь какая, шёл бы на подиум, так нет. И на что позарился? На взятки или на власть?
— Тогда объясните толком, в чём меня обвиняют. Я ничего не сделала!
Черноволосый глубоко вздохнул и закатил глаза.
— В прошлый раз мне казалось, мы пришли к какому-то… взаимопониманию, лирта. И сегодня вы опять начинаете играть в старую игру. Вам не надоело? Смею напомнить, что за те почти две декады, что вы находитесь здесь, мы с вами прошли все варианты ваших реакций на несколько раз. Имитацию безумия, нервенного припадка, тяжёлой сердечной болезни, потерю памяти, предложения сексуального характера, горючие слёзы, рассказы о больной матери, голодных малышах, попытку самоубийства, убийства, угрозы и намёки на божественную просветлённость и тайную миссию, возложенную на вас Единой… Чем вы хотите удивить меня сегодня, лирта? Может быть, для разнообразия — правдой?
Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, потом я не выдержала, отвела взгляд от его затягивающих болотно-карих радужек с крохотными точками чёрных зрачков и только сейчас обратила внимание на окружающее пространство. Изменился не только пол, изменилось… всё. Вообще всё. И чем больше я смотрела, тем меньше слов оставалось в голове, тем шире хотелось распахнуть рот.
Глава 6.
Камера преобразилась полностью. Гладкие серебристые металлические прутья превратились в шероховатые чёрные, местами поеденные ржавчиной. По углам клетки — трудно было называть ее иначе — свисала густая серая паутина, словно в каком-то низкобюджетном фильме про бабу Ягу или ещё какую лесную ведьму. Сквозь прутья одной из стен торчали костлявые грязные руки какого-то другого врестованного… узника, вероятно, развлекающегося нашей беседой — пафосные слова сами собой приходили на ум. А по полу наискосок камеры-темницы деловито бежала жирная бурой окраски крыса.
Захотелось жалобно взвизгнуть, хотя крыс я не боюсь. Когда они в клетке зоомагазина, например. Или просто на улице — в нашем городе такого добра навалом, у каждого третьего супермарета или у каждой второй помойки.
Но в одной со мной камере?! Это уже подходит под разряд пыток.
— Вам осталось жить пять дней, лирта, — тихо закончил черноволосый. — Возможно, вы ненавидите страну, в которой родились и выросли. Возможно, вам безразлична судьба других людей. Но ваша собственная жизнь? Вы так молоды, лирта. Ваша жизнь, пусть даже в неволе, могла бы продлиться… дольше.
…господи всемогущий!
Красавчик-мент поворачивается ко мне спиной, тёмно-коричневый длинный плащ мягко шелестит складками. Не тот плащ, который с руками и застёгивается на пуговицы, а тот самый, старинный, накидка с плащом… епанча? Какулус? Крантер? Откуда-то из памяти всплывают эти странные названия, может быть со времен средней школы, когда я увлекалась кроссвордами? Одно ясно — менты так ходить не будут.
— Вы кто? — хрипло спрашиваю я его спину, такую ровную — хоть линейку прикладывай. — Вы кто вообще?
— Упырь в плаще, — мужчина хмыкнул и развернулся, а мне как-то не захотелось смеяться.
— Вы куда?!
— Я, моя дорогая лирта, домой. На сегодня моя служба закончена.
— А я?! — единственное, что я смогла выдавить из себя, хотя хотелось орать: «не имеете права», «в чём меня обвиняют», «меня подставили», «это всё кот», «позовите бабу Валю» и коронное «я ни чём не виновата». Внезапно уши заложило, как при высоком давлении — но через миг звуки вернулись.
— А у вас остаётся пять суток, начиная с сегодняшнего вечера. И если память вам по-прежнему отказывает, лирта, то напомню — казни в Магре происходят обычно на закате.
— А обход главврача когда?
— Что?
— Ничего… Не оставляйте меня, здесь грязно, здесь крысы бегают! — почти выкрикнула я. Какой смысл убеждать сумасшедших, что они сумасшедшие?
— А вы хотите, чтобы в Винзоре была ещё и уборщица?! — искренне удивился черноволосый. — До таких вершин наше с вами общение ещё не доходило…
Но что касается крысы, то — никаких проблем.
Крыса, мирно догрызавшая в уголке какой-то сухарик, настороженно подняла голову. Мужчина сделал шаг, каким-то нечеловечески быстрым движением наклонился и ухватил заверещавшего зверька за шкирку, поднёс к лицу, втянул носом воздух. Я вдруг отчётливо представила себе, как «упырь в плаще» демонстрирует отросшие клыки в кровожадной ухмылке и одним движением откусывает крысе голову, а потом тщательно, со вкусом пережёвывает — после чего я сразу признаюсь хоть в хранении наркоты, хоть в покушении на «короля», хоть в попытке хищения бабывалиной пенсии.
— Не надо! — пискнула я, а потенциальный упырь дёрнул рукой — и крыса безвольным меховым комком упала на пол, несколько раз дёрнулась и затихла. Голова у неё точно была на месте, но она явно была мертвее камня.
— Доброй ночи, да хранит вас Тирата, лирта, и да развяжет она ваш не в меру бойкий язык, — почти светски произнёс мужчина и всё-таки вышел, а я отползла от крысиного трупика, уселась прямо на омерзительно грязный холодный пол и завыла белугой.
Узник в соседней камере глухо, судорожно закашлялся. Выбирать между чумой и туберкулёзом мне ещё не приходилось, и я прямо на пятой точке поползла подальше от них от всех. Сначала ощутила спиной шершавые прутья, а потом, совершенно неожиданно, на плечо опустилась чья-то рука.
