Никита Некрасова.
ЗАПА̒СНЫЙ ВХОД.
Часть 1
Глава 1
«Находка». Россия. Тамбовский лес. 2007 год.
– Ииишты, еперныйтеатр – боровичок, – на пятку похожий, – подслеповато щурясь, проскрипела старуха. И в это время холодный осенний ветер спугнул стайку разноцветной листвы, она покружились в воздухе, и прикрыла грязно-коричневый бугорок.
Недолго думая, она ткнула туда своей клюкой, бугорок дернулся, исчез из поля зрения, листва вяло шевельнулась и затихла. Наверное, много чего повидала на своем веку эта дама почтенного возраста, потому что, данная ситуация ее никак не удивила.
Впрочем, она задумалась, одной рукой придерживая тачку с хворостом и лекарственными травками, а второй тяжело опираясь на клюку.
Одета она была не по сезону тепло. Валенки с галошами, ватные штаны, фуфайка, и последний штрих – широкополая фетровая шляпа, когда-то имевшая цвет и форму, а сегодня ее удерживал шарф, прикрывая так же и шею в несколько слоев.
Худое лицо, заострившийся нос. Дряблые щеки, наверняка когда-то были упругими и румяными, сейчас свисали безвольными складками. Взгляд водянистых глаз под нависающими веками буравил презрением все, что попадалось ему на пути.
Говорят глаза это зеркало души, и если бы кому-то пришло в голову заглянуть в них, хотя бы с капелькой участия, можно было бы рассмотреть, что все существо ее буквально кричало о глухом одиночестве и безысходности.
А Тамбовский лес сыпал «золото» вперемешку с «червонцами», щедро укрывая ими прошлогодний настил.
– Ку-ку, ку-ку, – донеслось с верхушки дуба.
Старуха вздрогнула, попыталась взглянуть наверх, но шея хрустнула, в глазах потемнело, – кукуй, кукуй, безмозглая курица, балаболка…
– Ох и муторно мне, ох и пакостно, все раздражает, ничто душу не греет… Пора, пора в дорогу собираться, зажилась на белом свете…
Прикрыв глаза, она увидела сребристую дорожку и себя, юную, беззаботную, что неслась навстречу, тому, единственному, который поджидает ее вдалеке, распахнув руки, чтобы заключить ее в свои объятия.
– Солнце мое!
– Мой Лунный лучик, я искала тебя всюду!
– Каааррр! – послышалось сверху.
Очнувшись с легкой мечтательной улыбкой на синюшных губах, она не стала разыскивать взглядом единственного друга и мудрого собеседника, что с незапамятных времен, всегда был рядом, был свидетелем и горя и радости и нынешней безнадёги.
– Сам дурак, поживи с мое, да узнай, почем фунт лиха, тогда и будешь каркать, а я все, ухожу! Не хочу! Не хочу! Ненавижу эту немощь, ненавижу этот лес! Ты слышишь? – ее трескучий голос рванулся, было в чащу, но заблудился в ближайших кустах. Она закашлялась, сплюнула в сердцах, поправила шарфик и, принялась, нехотя разгребать палкой листву.
За пяткой, это, таки, была пятка, обнажилась человеческая фигурка.
В небольшой ямке, свернувшись калачиком, спал ребенок. Белое, без кровинки ухо было едва прикрыто грязно-розовым беретом. Короткая курточка “дутыш”, ситцевое платье, гольфик и ботинок на одной ноге. Старушка еще какое-то время изучала эту картину, стараясь уловить движение или дыхание, но казалось, дышит здесь только она одна.
«Ох, грехи мои тяжкие, ну мне это надо? До дому ужотко рукой подать» – забормотала старуха.
А ветерок-проказник, увлекая за собой лоскутный ковер с земли, принялся исследовать лежащее неподвижно тельце. Под курточкой ему показалось тесно, и он набросился на черные пряди волос, что выбивались из-под розовой шапочки. Наигравшись вдоволь, ветер стих.
Старуха, кряхтя и охая, присела перед телом, убрала прядь со лба ребенка.
– Надо проверить, дышить, аль нет…
Поднесла свои скрюченные пальцы к носику, да, так и застыла в изумлении.
Личико девочки было слишком бледным для спящего ребенка.
Она знала… У нее тоже когда-то была дочь…
Но не это поразило ее.
Разрез глаз, эта изящно изогнутая линия – от виска кверху, к носу вниз, в обрамлении черных ресниц. Эта восточная красота… Скулы, подбородок, тоненькая шейка…
Кровь в жилах, почему-то начала бурлить, редкими толчками наполняя сердце.
– Не может быть…
Что-то невыносимо знакомое было в этих чертах. Она взяла ледяную ручку девочки своими узловатыми пальцами. Внутри все заныло от тоски.
Она смотрела и смотрела, как только мать может разглядывать любимое чадо и видеть, как он улыбается ей. Живой и здоровый.
– Ом-ма 1 – послышалось откуда-то сверху. Вздрогнув, как от удара электрического тока, она прислушалась, но ветер уже скомкал это родное для нее слово и унес прочь, вдаль.
– Нет, этого не может быть … А вдруг?…
Старуха осторожно перевернула девочку на спину. Трясущимися руками расстегнула курточку. Усилием воли, заставляя себя дышать, заглянула под сарафанчик. Небольшая бледно-голубая молния яснелась на груди.
Когда-то лет сто назад, ее доченька, малышка шести лет, стоя возле окна, наблюдала за грозой. Разряд, и ребенка отбросило к стене, она даже не потеряла сознания, а вот голубенький ожог остался.
Оххх! Омо-мо 2… Тталь 3? Чан Ми 4?
Только и успела вымолвить старуха, как острая игла возилась в сердце и она стала заваливаться на бок. Мягко плюхнувшись на опавшую листву, она невидящими глазами смотрела на девочку.
Сколько времени прошло?
Первым к ней вернулся слух.
Ку-ку, ку-ку, – отсчитывала годы кукушка.
Восстановилось зрение, появилось ощущение тела, и с ним невыносимая боль в сердце.
– Ку-ку… Да, на этот раз, ты права, старая курица… Еще не время на тот свет…
Прикрыв морщинистые веки, она сделала глубокий вдох и на выдохе выдернула воображаемую иглу из сердца, мгновенно отправив ее в недра земли, к самому центру, в раскаленную магму.
Восстановила дыхание, глянула по сторонам. Никого…
Вдруг, лучик солнца пробился сквозь оголенные ветви деревьев, осветив безжизненное тельце девочки.
– Я? Я сделала это? Смогла… Ну, наконец-то… Да я чуть коньки не отбросила, дожидаясь!!! – внезапно рассвирипела старуха.
– Шельма, стерва, мерзавка, коррроста, еперныйтеатр, а, чтоб тебя…– Обращаясь куда-то в пространство, ругалась старуха…
– Как всегда напартачила, дура ты, дура стоеросовая… А если уже поздно???? Если не смогу ее восстановить????
В лихорадочном возбуждении она выпрямилась, быстро развязала свой шарф, закутала им голову девочки. Сбросив фуфайку, осторожно перевалила тельце себе на спину, пришлось опять стать на четвереньки, чтобы обратно надеть фуфайку и застегнуть ее на все пуговицы. Холод вгрызался в теплую дряблую спину,– но это ничего, я успею, успею,– бормотала она, и, подхватив с земли валявшуюся клюку, мелкими шажочками, засеменила по тропинке, домой.
Глава 2.
«Визитёр». Избушка в лесу 2007 год.
Ржавый, покрытый копотью гвоздь, вбитый в бревенчатую стену, невесть, сколько лет удерживал на веревке картину в деревянной раме. Масляная краска давно растрескалась, местами облупилась. Конец веревки истрепался, раздвоился и выглядывал из-под гвоздя толи ухмылкой, толи рожками. Однако, стекло было неожиданно чистым, и под ним угадывалась картина, пожелтевшая от времени.
«Красавица», так называлось это полотно.
Печь жарко топилась и языки пламени, отражаясь в стекле, пожирали портрет девушки в ханбоке, ее изящно наклоненную головку и холеную руку, держащую цветок.
Кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь. Старуха, бормоча проклятья, подбросила полено в печь, закрыла дверцу и, неспешно пошла открывать.
Вместе с последними лучами закатного солнца и морозным дыханием, в дом ворвалась, черноглазая
