Глава 1
Последнее… или уже первое, что я помню в своей жизни – это темные, холодные воды сомкнувшиеся над моей головой. Помню панику… попытки выплыть… помню, как закончился воздух в груди… и как вместо воздуха в легкие хлынула вода.. а еще я помню, как поняла, что умираю…
– Дин, тило! О ай ли тена лена?! Уа ле лава! (*Дин, смотри! Ты видишь, вон там девушка?! Она совсем без одежды!)
Чей-то голос потревожил меня в небытие, заставляя очнуться. Я открыла глаза. Надо мной стояла на коленях круглолицая женщина в белом платке:
– О ае ои? О фае эит со ои? (*Ты кто? Ты откуда?)
Она смотрела прямо на меня, спрашивала о чем-то именно меня.
Что, вообще, происходит? Где я? Я же только что, мгновение назад, барахталась в воде, пытаясь выплыть. А сейчас лежу в пыли на какой-то дороге на опушке леса… неужели меня вытащили и бросили, решив, что я умерла? Попыталась встать, но тело не слушалось, оно ощущалось как тяжелое и какое-то чужое… как будто бы я отлежала его целиком.
– О ае ои? О фае эит со ои? (*Ты кто? Ты откуда?) – снова повторила женщина.
Я не понимала о чем она говорит. Ни слова. Странно. Если меня вытащили из воды и бросили на берегу, то я должна понимать то, что говорит мне эта женщина…
– Пипец, – прошептала я, – и куда я опять попала?
– Пиапа?! Икудая опа пиапалла?! (*Наложница? Из гарема султана?) – удивленно переспросила женщина, и вдруг охнула и прижала ладони к щекам. А в ее глазах промелькнуло какая-то гадливость, словно она увидела что-то очень неприятное…
Она уже начала подниматься с колен, оставляя меня валяться в грязи на обочине дороги, как вдруг в ее глазах мелькнуло понимание. Она снова охнула и упала на колени, бесцеремонно разворачивая меня за плечо. И ткнула пальце в большую, в форме луковицы родинку на спине, которую я так и не вывела…
– Дин! – закричала она, повернувшись к кому-то, – О ле тама тиена ае ле туа лене! Манато на гаоа и ле тели тусагае уа мавае! (*Дин! Ты посмотри, девушка, кажется, из нашей деревни! Помнишь, лет пятнадцать назад у нас девочек украли?)
– Э ле мафи! – раздался удивленный мужской голос, – Е татуа она уо аве о ие ле ну! (*Не может быть! Тогда надо отвезти ее домой!)
– Иое (*Да.), – закивала женщина, соглашаясь с тем, что сказал невидимый мужчина.
– Иое, – повторила я… не знаю, что они задумали, но, надеюсь, что-то хорошее…
– Иое, – рассмеялась женщина и куда-то исчезла.
Но я едва успела оглядеться, как она вернулась с большим, но довольно грубым полотном. Расстелила его прямо на землю, перекатила мое тело, которое от каждого прикосновения взрывалось такой болью, что я невольно застонала…
– Леа се меа, – женщина рассмеялась, – е лели! Она мафи ае леа она е алу… (*Вот так. Ну, ничего, теперь все будет хорошо. Если больно, значит у тебя хватило сил сбежать целиком)
Ничего не понимаю… Когда женщина замотала меня в полотно, к ней подошел огромный в два раза больше нас обоих мужчина, легко поднял меня на руки и куда-то понес. Каждый его шаг отзывался такой пронзительной болью в просыпающемся теле, что я прикусила губу, чтобы не стонать слишком громко. А вот слезы сдержать не могла. И они хлынули из глаз застилая все вокруг непрозрачной пеленой.
– Е лели, – прогудел глубоким басом силач, несший меня, как пушинку, – Она мафи ае леа она е алу… (*Ну, ничего, теперь все будет хорошо. Если больно, значит у тебя хватило сил сбежать целиком)
Ничего не понимаю… Но кажется, эти незнакомые люди, хотят мне помочь…
Мужчина опустил меня в простую деревенскую телегу, на охапку свежескошенной травы, которая одуряюще вкусно пахла сладкой зеленью. Женщина села рядом, поддерживая мое безвольное болящее тело.
– Лели, ма ле Атуа. Алу! (*Ну, с Богом. Поехали!)– мужчина влез в телегу и прищелкнув языком, стегнул лошадей вожжами. Телега, дребезжа и подпрыгивая на каждой кочке, тронулась с места.
Если я сначала и думала о том, что нужно оглядеться вокруг и понять, куда это меня занесло, то сейчас все силы уходили на то, чтобы не орать от боли. Я попыталась позвать женщину, но она не понимала, я говорю, и на все вопросы и просьбы отвечала только одно:
– Иа е оносай. Мато те тауну ваве. (*Потерпи немного. Скоро приедем.)
Ехали мы долго. Боль измучила меня так, что я уже сдалась и мечтала скорее умереть, лишь бы избавиться от нее. Я уже почти потеряла сознание и тонула в густом кроваво-красном мареве бреда, не совсем понимая, где я и что происходит.
Я не заметила, как мы приехали к небольшой, но добротной избушке в гуще того самого леса, где меня нашли. Женщина спрыгнула с телеги и бегом помчалась в избу, голося что-то на своем тарабарском языке. А бледный и тревожно вглядывающийся в мое лицо мужчина, подхватил меня на руки и понес вслед за женщиной.
– Фесосони! – умоляла женщина старуху, хозяйку этого дома, – О ле тине леа май ло мату ну. На сола есе миа кудая пиапалла. Ае ле алу есе ле тига. (*Помоги! Это девушка из нашей деревни. Она сбежала из гарема султана, и чувствует свое тело. Но боль не проходит. )
Старуха равнодушно посмотрела на умирающую меня и ответила грубым, каркающим голосом.
– Е ле осао ла мое, матуа маи меа мамао. Ле маутиноа ре а мафаи она уо файя. (*Не ваша она, очень издалека пришла. Не уверена, что справлюсь.)
– Фесосони! Е таутала о иа и ла матоу гагана. О ле тоения ле леаи се иси. (*Помоги! Она говорит на нашем языке. А у старика больше никого нет.)
Старуха кивнула и махнула рукой, указывая на широкую деревянную лавку. Мужчина осторожно положил меня и отошел.
– Алу есе! – приказала она, – Пикина о ина теае. (*Уходите! Заберете ее завтра.)
Когда все ушли, она села рядом со мной и наклонилась, вглядываясь в мои глаза.
И в этот момент там, в обжигающе красном мареве боли, я увидела вдали проблеск
