Она - Эмилия - Сай

Мила тихо-тихо подошла к родной могилке. Памятник с фотографией родителей был один на двоих, общий на две могилы. Девушка села на мягкую траву, в изобилии росшую рядом с могилами, и стала тихо разговаривать со своей матерью. Как бы ей хотелось сейчас обнять маму, прижаться к ней, чтобы та защитила ее от всех неприятностей.

— Милая мама, — шептала Мила, — Что же мне делать? Если бы ты была жива, ты бы подсказала мне, как поступить. Может быть, ты бы осудила меня за то, что я согрешила и позволила Валере быть со мной до брака. Но может быть, ты бы простила меня, потому что ты знаешь, каково это — безрассудно любить. Если бы ты смогла подать мне знак…

Только Мила договорила это, как вдруг ей на руку упал кленовый лист. Он так нежно проскользил по ее руке, что девушке показалось, будто это родная мать утешающе ее погладила. Она подняла этот лист и посмотрела сквозь него на солнце. Красиво просвечивались жилки, обрамленные желтым сиянием. И в этот момент она поняла, какой бы трудной ни была жизнь, она справится. С этими мыслями девушка аккуратно встала и пошла в сторону выхода из кладбища, ей ведь еще надо будет идти сегодня на работу.

В школе мне давалось все так легко и просто, что уже к классу седьмому я поняла, что зубрить мне не нужно. Мои сочинения зачитывались вслух, контрольные по математике я сдавала первой, а стихотворения заучивала после второго прочтения.

Потом я поступила в МГЛУ на переводческий факультет, но как бы хорошо не училась, денег вечно не было. Клянчить у родителей не хотелось. Они сняли мне малосемейку на Онежской улице, боясь, чтобы "жизнь общажная" меня не испортила.

И я плелась в детскую библиотеку на Мичуринский проспект — на работу. Уборщицей. График: пятидневка, с семи до восьми вечера.

В библиотеке я мыла полы в залах, протирала пыльные стеллажи в залах и в подвале.

А вечером я сидела за своим столом, в малосемейке и пила чай из кружки с отбитым краем, закусывая печеньем «Юбилейное», которое крошилось на мою старую юбку.

За окном был серый двор с моросящим дождем, голуби на загаженном подоконнике и одинокая старуха, сидящая, словно в палатке, в огромном буром плаще и не замечавшая, казалось, дождя.

Моя молодая жизнь проносилась мимо, словно скорый поезд, без остановок — мимо!

Однокурсницы удивлялись — такая, казалось бы… ну, не то чтобы невзрачная, но… до красотки— ох как далеко! А рядом-то были красотки! Большинство однокурсниц были московскими. Естественно, могли себе позволить гораздо больше, чем я.

Это была тоска — эти девицы, озабоченные только устройством своей личной жизни. Готовы были пойти за любого, но особенно ценились военные — зарплаты у них приличные.

Я худая, высокая, с густыми тёмными, почти черными волосами, большими, яркими и очень живыми глазами — немного кошачьими, желто-зелеными, вспыхивающими внезапно, словно карманный фонарик в темном углу.

ВАЛЕРА…….

Я помню его лет пятнадцать назад, ещё в Смоленске, в школе. Бывшего красавца я не сразу узнала и очень удивилась, признав наконец.

Валера после школы поступил в ПУ, с горем пополам отучился на слесаря, не смог нигде устроится и перебивался случайными заработками. Выглядел он потерянно и жалко.

Углядела я его у мясного прилавка, где он просил взвесить ему кусок набора для борща, поменьше, и возмущался, почему он с костями.

Разговорились. Он жил долго в свое удовольствие, получал все, что хотел. Но теперь захотел измениться, но нет жилья и денег.

Осень выдалась неожиданно тёплой, мы бродили по улицам и целовались. Замерзнув, забегали в кафе и грелись кофе и булочками, которые я покупала. Я рассказывала ему про своих родителей. Такая неразговорчивая прежде, я говорила, говорила….. Вспоминала такие подробности, что сама удивлялась — и где же они хранились все эти годы? В каких отсеках памяти и души?

Я теперь подолгу рассматривала себя в зеркале. Мне казалось, что я похорошела. И глаза! Вот это было наверняка — глаза заблестели. Нет, правда! Исчезла тусклость и обреченность какая-то, что-ли?

Спустя неделю Валера предложил мне "сойтись".

— Как это? — спросила я, почему-то внезапно побледнев. — Что это значит?

Валера как — то смутился и ответил—

— Ну, ты понимаешь же, Мила… Не можешь же не понять, честное слово! Мы встречаемся, любим друг — друга, но эти долгие поездки отнимают все наше время, которое мы можем посвятить друг другу.

Валера жил у друга в Выхино. Но, друг решил съезжать и Валера уже устал подыскивать подходящее жилье.

Я совсем смутилась и начала его успокаивать—

— Нет-нет, я все поняла. Все, что ты имеешь в виду. Я просто пытаюсь понять, как ты это видишь? Квартира съёмная и маловата….

— Не веришь? — возмутился Валера— Ты мне не веришь?

— Верю, — тихо сказала я— только… зачем тебе все это надо? Прости!

— Ты, Милка, дура! — закашлялся он. — Вроде не школьница… Потом снова откашлялся и, чуть отвернувшись, сказал: — Зачем? Хороший вопрос! А ты… не подумала, что я… просто… полюбил тебя, Миля!

Однокурсницы в институте так смачно рассказывали друг другу как, сколько, где и с кем, что я стала задумываться, почему они так могут, а я нет. И мне тоже захотелось этого же и столько же, и так же. Хотя, было стыдно…. ведь мне давно девятнадцать… и я ни с кем.

В этот же день я позвонила Валере и попросила его переехать ко мне.

Валера за неделю так и не нашёл стабильной работы. То платят мало, поэтому не буду, то поработает день и заявит, что начальник козёл. В общем, денег от него я не видела. Ну и не спали пока мы вместе. Я в интернете уже насмотрелась, как все происходит и ждала первого шага с его стороны. Валера то поздно приходил от друзей, то бывало и ночевал у них, не забывая, правда позвонить мне. Душу грело то, что предупреждал, чтобы еду не грела, не встречала.

В библиотеке затеяли ремонт и на неделю я осталась без дохода. Валера ведь мужик, и на кашках не сидит, но мой холодильник, особенно морозилка, к концу недели стала пустеть.

Вечером Валера пришёл пьяный, поел и его еще сильнее разморило, он только через