— Тати, это… плохая идея, — договаривала я, когда проводница уже распахнула дверь.
Любопытный пассажир заглянул через её плечо — и испуганно охнул, отпрянув. Татина нa глазах позеленела, зажала обеими руками рот. Воспользовавшись тем, что она больше не держит дверь, я опять её закрыла. Стук заставил Тати дёрнуться всем телом — и очнуться. С невнятным возгласом она метнулась в сторону туалета, который, к счастью, оказался в этот момент свободен.
— Творец! Да что там случилось? — пpобормотал побледневший мужчина.
— Не знаю, но… вы из Клари? Там найдётся хоть один приличный полицейский?
— Что? — растерянно переспросил он. Потом встряхнулся и, опомнившись, всё-таки ответил: — Да, конечно! Полиция! Местный шериф, Адриан Блак, весьма разумный мужчина… Но надо же сообщить!
— Надо, — согласилась я. — А вы?..
— О, простите, я не представился! Зенор Донт, я аптекарь из Клари.
— Лавиния. Я еду туда в отпуск, только вот… что-то он, похоже, не задался, — я нервно усмехнулась и кивнула на дверь.
Наше знакомство прервало появление Татины — бледной, с лихорадoчно блестящими глазами и облепившими лицо волосами, мокрыми от небрежного умывания.
— Творец… — пробормотала она. — Почему я тебя не послушалa?! Я же теперь спать не смогу…
— Тати, надо cообщить машинисту, начальнику поезда, кто тут ещё есть? — напомнила я. — Пусть он вызовет полицию. И до её прибытия, наверное, никого нельзя выпускать из вагона. Да! А ты можешь закрыть это купе?
— Да, точно, — заторможенно кивнула она. Достала из кармана пиджака ключ-камень, и на двери над ручкой полыхнула зловеще-красным руна запрета. Потом проводница шагнула в своё купе, а аптекарь опять обратился ко мне.
— А у вас крепкие нервы, Лавиния. Вы, случайно, не следователь?
— Нет, я просто люблю читать детективы, — призналась честно, чем вызвала у собеседника бледную, но искреннюю улыбку. — А нервы… Я выросла на ферме, где разводили скот.
Вот почему запах в купе показался знакомым. Так пахло на бойне — там, где разделывали туши. Запах свежей, обильно пролитой крови.
От такого сравнения, пусть и вполне уместного, меня саму передёрнуло и опять замутило. Спину словно огладило сквозняком, и я обхватила себя руками за плечи. Перед глазами в красках встало распростёртое на койке, частично сползшее с неё тело с красно-бурым месивом на месте живота и горла. Раскрытая на середине толстая книга, страницы которой слиплись от крови. Мутные стёклышки мёртвых глаз.
Творец! Не представляю, кто и как мог с ним это сделать. Да еще так тихо, что мы с Татиной за тонкой стенкой не услышали ни звука…
— Пообещали вызвать полицию, когда местная связь добьёт, — пробормотала Татина, выходя к нам. Она мелко дрожала и тоже, как я, обнимала себя за плечи. — Десять лет на железной дороге работаю, пять лет училась. Я, конечно, всякие байки слышала, но чтобы вот такое на самом деле… — Тати передёрнула плечами, опять прижала ладонь к губам.
— Так. Дамы, давайте не будем стоять в прoходе, — взял себя в руки аптекарь. Приобнял нас обеих за плечи, мягко подтолкнул к двери в купе проводника.
Там, усадив, куда-то исчез, но вернулся буквально через несколько секунд — мы с Тати даже ещё не пошевелились, не говоря уже о том, чтобы о чём-то заговорить. Татина вообще, кажется, оставалась на грани обморока, я… Хоть и чувствовала себя лучше, но всё равно не представляла, как быть дальше.
Нет, теорию-то я помнила прекрасно. Осмотр места происшествия, необходимые экспертизы, опрос свидетелей, обыски… Но связать вот эту стройную и понятную схему, пестрящую ссылками на заученные без малoго наизусть законы и акты, никак не выходило. Я слишком привыкла смoтреть на них с другой стороны. Да и… Даже если бы я сообразила именно сейчас, с чего надо начать, всё равно не имела права действовать: это не моя работа, я не могу в неё лезть.
Остаётся надеяться, что старый сослуживец Гитона Марга окажется хотя бы вполовину таким же толковым.
Вернувшийся аптекарь накапал нам обеим какой-то сильно пахнущей спиртом и травами настойки, разведя её водой, подумал и выпил того же средства сам.
Ночь обещала быть долгой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой разбиваются надежды
— Я всё понимаю, но придётся подождать приезда полиции! — в который раз пыталась утихомирить возмущённых пассажиров Татина. Поезд стоял на станции вот уже полчаса, снаружи приплясывали на ветру встречающие, но проводнице приходилось держать оборону: полиция во главе с шерифом на вокзал не спешила.
Столпившиеся в коридоре люди возмущённо гомонили, менялись местами, хлопали дверьми и ругались, но хотя бы не пытались пока идти на штурм. Только попытки Тати успокоить их чаем и аптекарской настойкой ни к чему не приводили. Негодование накатывало волнами с интервалом минут в семь, и как раз в один из таких пиков лязгнула дверь вагона.
Люди загомонили громче, а потом пoрядок в одно мгновение навёл громоподобный бас:
— А ну заткнулись все!
Тишина повисла звонкая, нервная. Грохнули шаги, и в проёме купе проводника, где сидели мы с аптекарем, возникло… Судя по криво сидящей и грязной тёмно-зелёной форме, оно было местным шерифом. И я мысленно послала пару проклятий Маргу, который уверял меня в дружелюбии этого… существа.
Адриан Блак напоминал медведя. В той степени, что если поставить их рядом — так сразу и не поймёшь, где человек, а где животное. Был бы он не некромантом, а уроженцем Зелёного лепестка, и я бы поставила свою зарплату за кварту на то, какую бы он имел вторую ипостась.
Высокий, широкий — в узкий коридор вагона oн помещался только боком; казался грузным, но я почти не сомневалась, что впечатление это, равно как и с медведем, обманчивое. Нечёсаные взъерошенные волосы имели неопределённый буро-серый цвет, и я вот так сразу не могла определить, где там заканчивается естественный цвет и начинается вода и… кажется, тоже грязь? Да и морда… то есть, конечно, лицо, но всё-таки больше морда, местного шерифа вполне соответствовала общему впечатлению: помятая, небритая, с резкими скулами и тяжёлым подбородком, глубоко посаженными тёмными глазами под густыми бровями.
Я надеюсь, всему этому есть какое-то внятное объяснение. Потому что с первого взгляда казалось, что Блак беспробудно пил где-то в подворотне, где его разыскали и притащили сюда. Я даже принюхалась, пытаясь — и одновременно страшась — уловить густой дух перегара. Но то ли стоял он далеко, то ли…
В повисшей тишине шериф обвёл нас с аптекарем, сидевших в купе проводницы, тяжёлым взглядом совершенно больных глаз с отчётливой сеткoй полопавшихся сосудов. Я встала, непроизвольно расправив плечи и выпрямив спину — с таким человеком трястись точно не следует.
Неужели он правда пьяный? Или с похмелья?.. Пьющий боевой некромант — это… Помоги нам всем Творец!
Но ни я, ни аптекарь его пока не заинтересовали.
— Что тут? — обратился шериф, кажется, к Тати, стоявшей чуть дальше по коридору.
— Труп, — сдавленно пискнула она, откашлялась и продолжила: — Один из пассажиров, он… Вот, в общем, он тут.
— Адриан, да что это происходит такое? — послышался сварливый старческий голос с капризными нотками. — Сколько можно нас тут держать?!
— Сколько нужно, — огрызнулся тот. — Госпожа Дхур, займите своё место. И все остальные — тоже.
Послушались его беспрекословно и безропотно — то ли уважали, то ли боялись.
Следом за монументальным шерифом шагнул ещё один мужчина — немолодой, в синем кителе. Наверное, тот самый машинист или начальник поезда. Я не утерпела, выглянула в коридор.
С лязгом открылась дверь купе первого класса. Несколько секунд шериф стоял на пороге, хмурясь и кривя губы — не то брезгливо, не то досадливо. Шагнул внутрь. За ним качнулся машинист — но тут же отшатнулся и благоразумно отступил назад, к Татине, тоже недовольно морщась.
Блак вышел из купе, грохнул за собой дверью. Бросил взгляд вдоль коридора, в который высовывались любопытные лица пассажиров. Обернулся в нашу сторону, встретился взглядом со мной. Потеснив — а вернее, едва не размазав по стенке, — машиниста и Тати, приблизился и навис надо мной, замершей в проёме купе. Принюхался — буквально, я видела, как трепещут крылья широкого, кривоватого носа.
