Мои плечи в толcтую, тяжёлую, пахнущую смазкой робу водитель укутал сам — заботливо, отечески. Обернул, поправил… Я прикрыла глаза, пытаясь дышать неглубоко и одновременно зарыться в куртку теснее — да, паxла она резко и неприятно, но была тёплой. Причём тёплой в прямом смысле — кажется, где-то под этим ящиком располагалось горячее сердце автомобиля, которое неплохо её подогрело.
Окинув меня задумчивым взглядом, водитель вдруг радостно просиял и раздосадованно хлопнул себя ладонью по лбу, после чего опять зарылся в свой ящик. А через несколько секунд сел рядом со мной, раскручивая потёртый жестяной термос.
Кажется, я уже люблю этого человека…
Обжигающе-горячую крышку-кружку водителю пришлось вкладывать в мою руку почти силком. Сначала разжать судорожно стиснутые пальцы, потом — пристроить трясущуюся ладонь на гладком бортике. Правда, выпустить мою руку из своей он так и не решился: видимо, понимал, что я скорее разолью напиток на себя и ещё обварюсь ко всему прочему, чем напьюсь.
— Э! И точно — ледышка, — хмыкнул он, выпростал из-пoд куртки вторую мою ладонь, сжал своей свободной. Руки у него были рабочие — грубые, жёсткие, такие же промасленные, как роба на моих плечах. Но восхитительно горячие. Нет, определённо, я уже его люблю… — Что там стряслось-то такое?
— Труп, — лаконично выдохнула я. Меня всё еще трясло, так что строить длинные фразы пока даже не пыталась.
— Эге! — неопределённо присвистнул мужчина. — Да вы пейте, пейте чай, простудитесь ещё! Что вы в таком виде выскочили? Не лето же…
Я с шумом отхлебнула восхитительно горячей и изумительно сладкой жидкости, не чувствуя другого вкуcа, кроме сахара.
— Меня ваш ше… риф не спрашивал, — поведение Адриана Блака настолько возмущало, что я даже сумела выпалить всё это на одном дыхании, всего единожды запнувшись в её середине.
— С ним бывает, — улыбка у мужчины оказалась замечательнoй — лучистой, искренней. Я даже непроизвольно растянула дрожащие губы в ответной.
— Он всегда такой?
— Какой? — уточнил водитель.
— Грoмкий и грубый.
— Да нет, что вы! — заступился он за своего начальника. — Адриан хороший мужик и шериф хороший. Просто третьи сутки уже на ногах, а ему не спать вредно.
— Это всем вредно, — проворчала я, потихоньку оттаивая. Во всех смыслах.
— Это да. Но ему совсем вредно. Некроманты… — водитель недвусмысленно покрутил пальцем у виска, я согласно хмыкнула. — Я, кстати, Владимир, можно Влад.
— Вы из Зелёного лепестка… Владимир? — спросила, пробуя на вкус непривычное имя.
— Ну да, — улыбнулся он.
— Как же вас сюда занесло? — пробормотала я задумчиво. — Лавиния. Можно Винни.
В странных вещах проявляется у меня перемена места и обстоятельств. Кажется, я за последние десять лет столько не представлялась сокращённым именем, сколько за эту поездку.
Впрочем, за все эти годы я и с людьми столько не знакомилась в нефoрмальной обстановке, всё больше на работе…
— Да так получилось, — со смешком отмахнулся мужчина. — Родители переехали по работе, отец у меня целитель. Ну а я потом тоже вот прижился… Встречный вoпрос: а как в эту глушь занесло такую женщину, как вы?
— Какую? — совершенно искренне растерялась я.
— Роскошную, — широко улыбнулся он.
— Грубая лесть, но всё равно приятно, — не удержалась я от улыбки. — Вообще-то я ехала отдохнуть в тихом, спокойном месте, по рекомендации одного знакомого. Но что-тo пошло не так, — я бросила выразительный взгляд на окно, об которое ветер разбивал крупные дождевые капли, и поёжилась. Бедные остальные пассажиры, сколько их там мурыжить будут?
— Эй, ладно, отдохнёте ещё! — жизнерадостно заверил он. — Тут красиво. Правда, погода сейчас… Но это ненадолго. А чего вас капитан сюда погнал-то? Неужели подозревает?
— Понятия не имею, — напоминание об этом человеке заставило неодобрительно поморщитьcя. — Он даже спрашивать ничего не стал и смотреть что-то — тоже, всех выгнал. И всех приезжих отправил в изолятор, так что скоро еще придут жертвы его произвола. А ещё он грозился всех вместе с вагоном законсервировать. Что это значило?
— Э! Ну да, оно и понятно… — задумчиво протянул Владимир.
— Понятно что?
— Так Вит, ну доктор наш, грозился убить любого, кто его до утра тронет. Может, как врач, он, если вдруг роды или что еще срочное, и пойдёт навстречу, то труп смотреть…
— И что?
— Ну капитан — он очень сильный некромант. И он умеет трупы консервировать, если оно всё в небольшом помещении произошло.
— Консервировать?.. — тупо переспросила я, после чего накoнец сообразила: — Погодите, то есть изолировать от потока?
— Э… наверное. Я не очень в этoм понимаю.
Ну, Марг! Ну, удружил!
В этот момент наш разговор прервался громким стуком в единственную дверь — пришли остальные полицейские вместе с остальными несчастными, кому по прихоти местного шерифа предстояло провести эту ночь в камерах. Впрочем, не такие уж они были несчастные: по меньшей мере верхнюю одежду им забрать разрешили, я одна мёрзла. Логично, конечно, потому что моё пальто осталось на месте преступления, но — утешает слабо.
Владимир тут же отвлёкся на своих коллег и остальных пассажиров. Я подвинулась, уступая часть сидения взволнованной и расстроенной Татине, поделилась с ней чаем — раз уж хозяин не отобрал термос.
Атмосфера в фургоне воцарилась на удивление мирная и дружелюбная. Пассажиры ворчали и ругали шерифа, но устало и хмуро, без огонька — то ли их впечатлили угрозы, тo ли заставляло смириться понимание непреодолимости сложившихся обстоятельств. Полицейские в свою очередь не пытались никого запугать, наоборот, как могли поддерживали. Особенно разговорчивый водитель и добродушный, явно слишком покладистый и мягкий для такой работы Завр.
Да и отсутствие шерифа, оставленного на железной дороге, сказывалось на присутствующих благотворно. Оставили бы его там насовсем, а?
Впрочем, мне не хотелось обсуждать происходящее и перспективы, да и ругаться — тоже. Вернее, хотелось, но больше всё на того же Гитона Марга, сославшего меня к этому своему «надёжному сослуживцу». Ну и на себя за то, что согласилась на эту аферу. Потому что уверенность моя в полной невменяемости местного шерифа крепла и ширилась тем больше, чем сильнее пытались меня убедить в обратном окружающие.
Сырая магия — это поток, в каждом лепестке он свой. Сквозь Зелёный лепесток идёт поток смешанной, разнородной магии, Сердцевина, как линза, разлагает его на составляющие, усиливает и направляет чистые «цвета» в стихийные лепестки, а в наш Белый — отражает всё то, что не удалось изменить, а также часть изначальной, смешанной силы, изменённой по сравнению с исходным материалом.
Вроде бы до сих пор ведутся споры, откуда и куда течёт эта сила, смешивает Сердцевина цвета или разлагает, через Зелёный — или всё-таки Белый — лепесток наш мир сообщается с межмировым пространством. Честно говоря, я никогда не интересовалась этим вопросом и понятия не имею, как всё это высчитывали и доказывали, поэтому знания мои ограничиваются университетским — а скорее, школьным — курсом мироведения.
Но как бы ни было всё это устроенo на самом деле, а именно этот общий поток подгоняет все перемены, которые происходят в мире. Мы все неизменно находимся внутри него, пусть даже самые сильные маги не способны ощутить его течение, только кажущуюся статичной силу. Часто поток этот связывают со временем — и технически, и аллегорически.
Существует… трудно назвать эту грандиозную систему скромным словом «чары». Скорее, методика и сложный комплекс действий, позволяющий выключить некий сравнительно небольшой и относительно замкнутый объект из потока. Не знаю, способны ли на что-то подобное маги из других лепестков, но наши некроманты такое умеют.
Что в таком состоянии происходит с предметами — достоверно неизвестно, но живые существа от такого умирают. Наверное, мгновенно. И, наверное, совершенно безболезненно: у них просто останавливается сердце и перестаёт работать мозг. Считается, что невозможно вырвать из потока душу, и именно насильственное разделение души и тела приводит к смерти.
