– Угу, – согласно кивнул Алёха. – Рассказывать ты мастер.
– Я сам ничего не знаю, – Бенька опять приуныл и опустил голову. – Меня увезли, потому что мы узнали, что меня собираются убить.
– Да кто? – опять возмутился Алёха. – Слушай, но ты же совсем пацан. Кому ты нужен?
С другой стороны… Мало ли, за что тут могли захотеть убить ребенка? Вроде бы, как услужливо подсказала память, подсунув ему экзаменационный билет по истории, которую он когда-то сдавал, в это время были большие проблемы с наследованием.
– Моей бабушке.
– Ого, – выдавил из себя Алёха, хотя и в самом деле был удивлен. Что-то такое он действительно где-то читал – бабушки, дедушки, дядья… Власть – штука заманчивая. – Что она у тебя такая Яга?
– Садись на лошадь, – велел Бенька и отвернулся.
Ладно, один вопрос прояснился. Какая-то не в меру наглая старуха – вот, значит, в кого Бенька характером – решила порешить малолетнего внука. Оставался вопрос – зачем, но, видимо, Бенька и сам не был в курсе подробностей.
Беньку было жалко. Он был какой-то… неприкаянный, нашел Алёха нужное слово, и обрадовался. С одной стороны, такой весь гордый и вроде начитанный, с другой – ведь сущий пацан. А ещё им играли, наверное, всякие дядьки и тетки, а может, он вообще сирота?
– А родители твои где? – спросил Алёха, со страхом и тоской глядя на лошадь.
– Отец умер, – в сторону сказал Бенька. – А мать… отравили, наверное. Я не знаю. Мне просто сказали, что она умерла. Отца, может, тоже отравили, – добавил он негромко.
«Дела», – признался Алёха.
– Ты дикий совсем… хотя зачем тебе знать, ты же слуга, – всё так же в сторону продолжал Бенька. И вот это «зачем тебе знать» прозвучало так, будто и самому ему знать об этом совсем не хотелось.
Алёха был в этом с ним солидарен. Ладно, когда ты ни разу в жизни не видел родного отца. Мать-одиночка – нормальное и привычное теперь явление, этим никого и не удивишь, главное, чтобы работа была, ну и где жить. Вот он вырос – и ничего, даже в школе его не дразнили, у половины класса отцов не было, а у второй половины у кого сидели, у кого спились. Тех же, у кого были и мать, и отец, можно было пересчитать по пальцам, и им даже не завидовали. Ну, почти. И всё же одно дело, когда ты сразу без отца растёшь, и совсем другое – когда он у тебя умирает. А потом умирает и мать. И всё, ты один и совсем никому не нужен…
– А этот барон тебе кто? Ставиш или как его там?
– Да никто, – Бенька продолжал смотреть в сторону. – Садись на лошадь.
Легко было ему говорить! А куда? И как?!
Алёха постарался припомнить все когда-то виденные фильмы с лошадьми. Если один всадник сидел в седле, то второй бултыхался сзади. Алёха был не дурак и знал, что в фильмах снимаются каскадеры. Но сам-то он каскадером не был! И становиться не собирался. Но что-то никто его не спросил…
– Он был моим воспитателем, – неожиданно произнес Бенька. – Он был моим другом. И если его убили…
Он повернулся к Алёхе, и тот поразился невероятной силе и злобе, сверкнувшей в глазах мальчика. На детском лице это выглядело страшно. Как будто Бенька был готов отдать приказ взять и убить кого-нибудь. А то и не приказ…
Алёха вспомнил слова Тобеша: «Уходить вам надо. Барона нет, графа нет». И что он взял на душу грех, а Матиш сказал, что Тобеш за убийство предателя получит награду. И за поджог. Всё-таки, судя по всему, Тобеш сам устроил пожар, чтобы отвлечь нападавших, но… Кто был предателем и кого он в таком случае предал? И в чём это предательство заключается? Бенька заявил, что верить Матишу можно, но напрашивались варианты: или предателем оказался сам Ставиш, или это Ставиша предали, и кто предал – уж не Матиш ли с Тобешем? И как теперь это узнать? Да и надо ли?
Нет, чем ломать над всем этим голову, в самом деле, лучше всего было просто усесться… попытаться усесться на лошадь.
Однако проще было это решить, чем сделать.
Под удивлённо-насмешливым взглядом Беньки Алёха осторожно подкрался к лошади. Та скосилась на него и сделала попытку отойти, но Бенька с лёгкостью заставил её стоять на месте.
Вблизи лошадь показалась Алёхе ещё больше. А ведь пацан сам туда залез! Но как?! Вот он, Алёха, взрослый человек, понятия не имел даже, с чего начать. В кино каскадеры делали это как-то очень просто: ап – и они уже в седле. Была бы тут какая-нибудь табуретка… или пень… а лучше лестница...
– Ногу в стремя, – подсказал Бенька.
– Чего? – квакнул Алёха. Ну это уже было действительно…
– В стремя, – и до Беньки, кажется, что-то дошло. – Ты что, в самом деле головой скорбен? – вздохнул он.
– Э… – протянул Алёха. – Меня кухарка недавно по голове огрела, потому что я её за… в общем, ну, это…
– Я понял, – холодно остановил его Бенька. – И как ездить на лошади, ты забыл.
«Издевается, лыров сын», – по-местному выругался на пацана Алёха.
– Ногу в стремя, – повторил Бенька и для наглядности шевельнул ногой ремешок с какой-то висящей на нём металлической фиговиной… треугольником. – Хватайся руками за седло и садись.
Мысленно застонав, Алёха попытался сделать то, что ему велели. С первого раза он ожидаемо никуда ногой не попал. Со второго – тоже. С третьего кое-как удалось, но теперь Алёха стоял, как говорится, враскоряку, высоко задрав правую ногу.
– Не эту, – снова вздохнул Бенька.
– Чего? – с такой тоской спросил Алёха, что Бенька соизволил пояснить:
– Ногу другую. Иначе ты сядешь задом наперёд.
Пришлось с таким трудом засунутую в треугольник… стремя ногу вытаскивать и совать туда другую, что с учетом ушибленного колена было если не форменной пыткой, то близко к тому. Ну а дальше что? Алёхе захотелось или заплакать, или выругаться. И стукнуть лошадь – но он понимал, что это очень, очень неудачная идея.
– Ну, – буркнул он наконец. – А дальше как?
– Подпрыгивай, – голос Беньки чуть-чуть дрогнул, словно бы он сдерживал смешок. – Хватайся руками за седло и подтягивайся. Не сюда! – страдальчески воскликнул он, когда Алёха взялся было за нижний край седла. – За луку! Выше, – поправился он, глядя на Алёху так, как на него даже та доцент не смотрела.
Алёха вцепился в седло руками и повис, не зная, что делать дальше.
– Садись же, – посоветовал Бенька, с трудом удерживая невозмутимое выражение лица. – Ну садись уже, ради Всевидящих!
Сам он все равно не доставал ногами до этих самых стремян, но ведь как-то же забрался на эту чертову лошадь!
«Почему мне не дали возможности выбрать? – с тоской подумал Алёха. – Лучше бы я где-нибудь монстров мочил...»
Собрав последние силы в кулак и прекратив наматывать на него сопли, Алёха дёрнулся и, подтянувшись, сумел оторваться от земли. Теперь он пластом лежал на лошади поперек её… как эта часть называется? Это уже спина началась или ещё шея не кончилась? – пузом вниз, и его нога, кажется, застряла в стремени. Представляя, что Бенька над ним втихаря ржет, Алёха кое-как исправил ситуацию, выпростал ногу, перекрутился и сел наконец так, как было положено. Ну, наверное. Благо тот, кто ездил в этом седле, – Матиш? Кто-то еще? – был здоровым, и с мелким Бенькой они вполне уместились там вдвоем.
Кажется.
Бенька дернул лошадь за веревки, и та нехотя поползла вперед. Алёха едва не заплакал, так у него сразу же заныло всё тело.
– Тебе сколько лет? – спросил он у Беньки, чтобы хоть как-нибудь отвлечься.
– Десять. Я уже взрослый.
– Какой ты взрослый? – искренне удивился Алёха. Бенька опять промолчал. Может, и вправду ему пришлось повзрослеть куда раньше… а что делать, если отец мёртв, мать отравили, а теперь и родная бабка пытается сжить со свету?
– Ладно, не ссы, Гарри Поттер, – хихикнул Алёха. – Прорвемся.
Ну разумеется, Бенька совсем ничего не понял.
Они ехали по лесу – медленно и печально, словно на похоронах. Бенька был мелким, поэтому все ветки доставались Алёхе, и в конце концов он уже не знал, на что жаловаться: то ли на то, что задница онемела, то ли на отбитые… на отбитое все, то ли на ноги, которым тоже досталось, то ли на жизнь целиком. Как-то она оказалась абсолютно немилосердна.
