Я всё ждала, ждала, когда какой-нибудь муляж разделается за меня с Торнсеном. Меня выбрали в сопровождающие. И как представитель Академии, я сидела на вип-трибуне, откуда было прекрасно видно всю арену. Но парень уходил от опасностей и разносил каждую последующую тварь с каким-то мстительным удовлетворением, будто она ему на коврик под дверью нагадила.
И только трое по итогам полосы вышли в финал. Им предстояло сражаться с настоящими тварями. Как я уже говорила, тварей невозможно содержать в неволе. Они неудержимы. В смысле, телепортируются из любых помещений. Поэтому на турнир тварей отправляют прямо с поля боя. Слаженной командой из нескольких лучших порталистов, по заранее проложенному порталу. Поэтому настоящих схваток так мало. Контур поля мгновенно замыкают мои коллеги. А для подстраховки рядом сильнейшие боевики. Торнсену достался горбокрыл. Злющий, будто ему под хвост соли насыпали. Знаете, это было страшно. Нас со второго курса на боевую практику отправляли. Сначала в тыловые части, потом на линию огня. Я знаю, каково это — стоять перед живой, лютой тварью.
Я понимала, каково ему.
Я следила за ним, сжимаясь в комок, когда на него обрушился поток огня. Когда только чудом ему удалось увернуться от пикирующего чудища. Не всегда, далеко не всегда участники финала Турнира выходят из него без потерь.
…Иногда они теряют жизнь.
Когда поверженная тварь обессиленно разжала когти, я скакала, и визжала от радости, и обнималась с мощной бабищей с изуродованной — однозначно в бою, — рукой.
А Торнсен сиял от счастья и гордости. От облегчения, что всё позади. И улыбался поклонникам, и махал им рукой.
А потом посмотрел на меня. Будто знал, где искать.
Просто стоял и смотрел. Своим обычным нечитаемым взглядом.
Я почувствовала, как чьи-то когтистые лапки коснулись моего бедра, и пушистая голова ткнулась в ладонь. Дескать, чеши. Я не заметила у бабуськи кота. Но он мог охотиться в лесу. Утро — самое время, чтобы вернуться домой. Я, не в силах оторваться от потрясающего мужского тела, вытворяющего невероятные вещи прямо передо мной, запустила пальцы в мягкую шерсть. «Гр-р-рых, гр-р-рых», — заурчало благодарное животное под моей рукой. И я почесала под тупой мордочкой, а потом за длинными ушами.
«Гр-р-р-р-рых, гр-р-р-р-рых» стало еще продолжительней и сладострастней.
Выполнив последнюю связку, Торнсен сложился пополам, чтобы восстановить дыхание.
А потом в одно мгновение выпрямился и вскинул взгляд на меня. Будто знал, что я за ним наблюдаю.
Я чуть не пошатнулась на своем косоногом табурете и чудом удержала кота.
Наткнувшись рукой на что-то кожистое.
Я перевела взгляд на колени.
Там, возбужденно подрагивая сложенными кожистыми крыльями, млел от удовольствия иглолапый мелкозуб: «Гр-р-р-р-рых, гр-р-р-р-рых».
— Эй, Грых, ты не офигел ли? — поинтересовалась я у него.
Но тварь лишь боднула меня ушастой головой. Дескать, не отвлекайся на всякую фигню. Продолжай в том же духе.
Я продолжила. Никогда в жизни не чесала живую тварь.
…И мертвых не чесала. Какой смысл чесать мертвую тварь?
Мелкозуб, один из самых распространенных и безобидных видов тварей, продолжал урчать. А я силилась придумать объяснение происходящему для Торнсена, который должен был вот-вот подняться.
Внизу стукнула дверь.
Легкое движение у меня на коленях — и там уже никого нет.
Такой и застал меня студент: растерянно разглядывающей колени и руку, поднятую над ними.
12. Кей. В процессе внеучебной практики по тварезнанию, где-то в лесах Западных гор
Это издевательство. Это форменное издевательство. А ведь еще вчера я думал, что наконец-то всё изменилось. Джелайна увидела во мне… ну, пусть не мужчину. Но, по крайней мере, она меня увидела. Меня, а не пустое место.
А оказалось, ничего она не увидела. У нее просто была галлюцинация. В особо большой дозе.
Еще и встал со стояком. Вскочил, буквально.
Может, не заметила?..
Ага. Это-то она точно увидела. Сидела и посмеивалась. Почему-то меня она не видит, а… А-а! Ну его. Всех к косорылам!
Тело ныло и ломало после вчерашней «прогулки», словно в наказание за наивные надежды. Будто не было бани. Хотя один разве в бане нормально пропаришься? Я поднял вверх сложенные лодочкой ладони, набрал полные легкие воздуха, расправил плечи и медленно выдохнул, опуская и разводя руки. Сила хлынула в меня таким потоком, что я чуть не захлебнулся. Вчера-то я… стравил… напряжение. Это было так легко, так мучительно сладко… Не с нею, но рядом. Словно она держит за руку.
Тело полыхнуло жаром, заполняясь силой до краев и даже выше. Еще выше.
Да хватит уже! Сколько можно?!
Сила втекала и втекала, распаляя жаром изнутри. Я скинул рубашку и бросил ее на крыльцо бани. Резерв — не физический орган. Он не может ныть. Но ноет. Как когда долго хочешь в туалет по малой нужде, а нельзя, и тебя распирает изнутри. Энергия требует выхода. Я медлительно, удерживая и принимая дополнительный объем магии, потянулся в выпаде. В другую сторону. Растягивая мышцы и резерв. Стараясь не думать, как буду спать этой ночью, когда накроет откат от нежданного «подарочка». Душа нет, но всегда найдется пара ведер колодезной водички.
Впрочем, парой не обойдется.
А попрошусь-ка я у бабы Тои в баню! На ночь. Там — или руки в мозоли, или член в лохмотья. Но хоть посплю. А на чердаке…
Или «веник» из трав себе попросить? Под голову. Обе. И чтоб снотворных трав побольше, побольше!
Тело привычно выполняло комплекс, напрягая на каждой промежуточной точке все мышцы, продавливая, втискивая в них силу. Что она нашла в этом бабьеволосом хлюпике? Если бы она только позволила…
Я ощутил, как новая порция силы влилась в расслабившийся резерв, и от переносицы до солнечного сплетения снова фантомно заныло. Фантомно, но больно до зубовного скрежета. Я сжал кулаки, чтобы не застонать, и ушел в перекат, выбрасывая вперед предплечье, словно закрываясь от удара. И выставляя воображаемый щит. Но даже от воображаемого щита несуществующему органу стало полегче.
Вообще стало легче.
Я решил закрепить успех, и на каждой точке, где следовало атаковать противника заклятием, атаковал. В воображаемого противника воображаемым заклинанием. Тело стало словно не мое, а принадлежащее кому-то другому. Какому-то очень крутому другому. И сила уже не мешала, а напротив.
И всё равно к концу я вымотался, как выпень после брачного танца. Пресс скрутило от нагрузки, и я сложился вдвое, тяжело дыша, прижимаясь грудью к бедрам и растягивая заодно мышцы спины и ног.
И именно в этот момент на меня накатило осознание дежавю. Всё это уже было. Злость на Джелайну, неожиданно взлетевший резерв — очень вовремя взлетевший, — и это словно не мое, но очень крутое тело, и эта легкость… Всё это уже было. На Турнире. И меня снова развернуло, как иглу к магниту, и — да. Джелайна сидела у окна и смотрела на меня.
Сердце ухнуло куда-то вниз, и я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Бездумно стоял и пялился, краем сознания отмечая, как она смущается и пытается отвести взгляд. Но не может.
А потом наваждение прошло.
Я умылся из ведра и обтерся тряпицей, подсохшей со вчерашнего вечера.
Нам нужно обсудить одну очень важную тему.
Когда я поднялся на чердак, Джелайна всё также сидела у окна и выглядела очень растерянно. Не думал, что обычная тренировка может произвести на нее такое впечатление. Может, всё еще не настолько потеряно, и во вчерашнем вечере правды гораздо больше, чем галлюцинаций.
Я выдохнул.
Разговор. Сначала разговор. Мечты и фантазии всякие — это всё потом.
— Дже… — начал я, но она поморщилась. Ах, да! И это тоже было галлюцинацией. Я от досады прикусил губу и отвел взгляд в угол, где валялся неубранным мой спальник. — Лея Хольм, — произнес я решительно и снова посмотрел на нее.
