Вероятно, обозреватели скажут, что княжна была холодна и жестока, но по крайней мере они не смогут упрекнуть меня пренебрежении приличиями. Лучше прослыть высокомерной, чем доступной.
— Дара?
Ещё не понял? Спасибо, я рада продолжать:
— Даже к невесте на публике следует обращаться как к леди. Мы с вами, господин Лотт, не помолвлены. Обращаясь ко мне по имени, вы принижаете меня, господин Лотт.
Он не выглядит особенно удивлённым, то есть Лали уже успела отчитаться. Его выражение лица становится всё более и более жалким. На поверхности обида в лучших чувствах, а под ней… раздражение, злость.
Конечно! Рей выступил, не щадя колена, а все усилия дали обратный эффект.
— Княжна, я ведь для нас старался, для нашего счастья!
Настолько бездарная театральщина, и я велась? Белая богиня, какой ужас. Дай мне остроты зрения, Белая богиня.
— Отец начал проникаться вашим упорством, но вчера был глубоко разочарован. Понадобится время, чтобы исправить положение. Я думаю, лучшее, что мы можем сделать — это подождать, — миролюбиво предлагаю я, но не позволяю себе и тени улыбки.
Обида на его лице становится всепоглощающей. Рей такую рожу корчит, будто вот-вот расплачется, как маленький мальчик.
— Княжна Исидара… Неужели вы меня больше не любите?
Так мне, по его мнению, следует устыдиться?
Рей, говоря откровенно, меня от тебя воротит. Но я, увы, не признаюсь вслух, хотя, возможно, и хотела бы посмотреть на твою искреннюю реакцию. Правдивый ответ повлечёт за собой слишком много неудобных вопросов, а я не собираюсь давать Великому князю подсказка.
Совсем скоро я получу от сеньора Поморро козырь и с фанфарами разыграю карту измены, заставлю всю столицу обсуждать коварного обманщика. Пока же время терпеть. И напирать на приличия:
— Господин Лотт. Мы всё ещё на улице. Зачем вы задаёте вопрос, который ставит меня в трудное положение? Господин Лотт, для всех, в ком течёт кровь Кокберг, честь превыше любых чувств.
Рей не пытается вломиться в экипаж, он, наоборот, отскакивает, с прежней бездарной театральностью хватается за грудь:
— Княжна, вы разбиваете мне сердце! Почему вы так жестоки ко мне? К моей любви? Вы стали презирать меня за более низкий статус? Вы хотите выйти замуж за богатого, поэтому говорите со мной в подобной манере?
Обвинения всё громче.
Я не пытаюсь вклиниться, это бесполезно. В любом случае, я не могу его перекрикивать.
Я просто перед его носом с громким стуком захлопываю дверцу экипажа, а для надёжности, наконец, задвигаю запор. И на второй дверце тоже, на всякий случай.
— Я люблю вас больше жизни, Дара! — снаружи Рей неистовствует, но не ломится. — Вы играли моими чувствами?! Хорошо! Раз вы забрали моё сердце, Дара, так заберите и жизнь, потому что я не могу жить с разбитым сердцем. Надеюсь, ваша совесть выдержит.
Белая богиня!
В прошлом я бы выскочила из экипажа, бросилась просить прощения, утешать, заверять, что люблю и никогда не смотрела на Рея сверху вниз из-за разницы в статусах. Я бы действительно перепугалась, что Рей с его тонкой душевной организацией, нежный, ранимый, покончит с собой.
Я рывком задёргиваю шторку.
Мне очень не нравится взгляд, который я успела поймать прежде, чем занавесилась. Это уже не досада, не раздражение, даже не злость. Это горящая злоба, смешанная с решимостью.
Очевидно, что Рей не утихнет, как я наивно надеялась, он готовится что-то предпринять. Он заготовил некий трюк, который не собирался пускать в ход, но теперь мой отказ его спровоцировал? Но что теперь Рей может сделать? В петлю он точно не полезет. Во-первых, не станет позориться. Во-вторых, будет подозревать, что я устою.
Но что, если не самоубийство?
Меня страхом прошибает от макушки до пяток — у него ведь тоже есть на меня компромат!
Проклятье!
Больше месяца мы с Реем обмениваемся любовными записками. Мне казалось, что тайные послания — это невероятно романтично, и Рей охотно подыгрывал, писал часто, а я также часто отвечала… Я честно сжигала письма Рея, но он их сохранил. Когда после замужества я об этом узнала, я была тронута его сентиментальностью, после заключения брака любовные записки угрозы не несли. Но сейчас! Если он их опубликует… Моя репутация будет уничтожена.
И что мне делать?!
Уж точно не ждать очередной статьи в “Светской хронике”.
Экипаж, наконец, приходит в движение. Я выжидаю около пяти минут, прежде чем сдвигаю шторку и выглядываю на улицу. Рей остался позади, мне ничего не видно, и я устало откидываюсь на спинку сиденья. Я заставляю себя прекратить панику. С одной стороны, мои письма могут появиться в журнале уже завтра. Мне хватило глупости подписываться своим именем. С другой стороны, цель Рея жениться, а не опозорить меня. Что ему даст публикация писем, кроме головной боли? Мужчина обязан беречь честь возлюбленной, за письма Рея осудят, а папа с братом и вовсе могут вызвать на дуэль. И убить.
Насколько я успела понять Рея, смертельный риск не его путь.
Часть писем мы передавали через младшую фрейлину принцессы. Если Габриэль пригласит отца и намекнёт, что по вине любопытной девицы наши с Реем записки вот-вот станут достоянием публики и что единственный способ защитить меня от порицания — позволить мне выйти за любимого человека…
Вмешательство членов правящей семьи весомее писульки в журнале.
А если я ошибаюсь, и завтра письма появятся в “Светской хронике”? Тогда я… не потеряю ничего, кроме репутации. Я по-прежнему разыграю козырь с его изменой и разорву отношения. То, что в результате меня перестанут пускать во дворец, принимать в приличном обществе, и что я не смогу выйти замуж — мелочи. Статью в “Светской хронике”, если она выйдет, можно использовать как повод убедить всю семью отправиться в большое путешествие. Немного слёз, и родители согласятся.
Однако…
Нечего моим письмам пылиться у Рея и действовать мне на нервы. Я сожгу их… сегодня же.
Глава 5
Из экипажа я не выхожу — выбегаю. И бросаюсь в дом.
В холле меня ждёт Лали, но я не собираюсь тратить на неё ни мгновения. Я просто сходу приказываю достать из гардеробной комплект, приготовленный для участия в Великокняжеской охоте, а также вывесить все остальные наряды, в которых я ещё ни разу не выходила в свет. Уверена, перебор платьев и костюмов займёт Лали надолго.
Кажется, она хочет то ли возразить, то ли что-то спросить, но я не оставляю и шанса, прохожу мимо, взбегаю на второй этаж и скрываюсь в глубине дома.
Конечно, от других слуг Лали узнает, что я рванула прямиком к маме, главное, что подслушать не сможет.
С мамой же… сложно.
Когда-то мама была младшей жрицей Белой богини.
Как и большинство жриц, мама сирота, воспитанная в приюте при храме, имена родителей неизвестны, её, совсем крохой, оставили в корзинке на ступенях храма. В день своего шестнадцатилетия мама отреклась от прошлого, прошла посвящение на первую ступень и получила новое имя. Жизнь мамы должна была пройти в стенах храма, но счастливая встреча обернулась браком по любви.
Жениться на жрице для аристократа не зазорно, хотя и невыгодно — жрица не принесёт в мужу ни большого приданого, ни полезных связей.
Папа выбрал сердцем.
Раньше я не особенно задумывалась об отношениях родителей. Я видела, как они трепетно относятся друг к другу, видела их неугасимую любовь и всепоглощающую нежность. Я мечтала, что мои отношения с мужем будут точь-в-точь такими же.
Слепая… По крайней мере я узнала о существовании проблемы сейчас, расшибив об неё собственный лоб.
Мама, будучи счастливой женщиной, любимой и взаимно любящей, несмотря на безоговорочную и безграничную поддержку папы, отказывается считать себя достойной титула княгини. Может быть, папины родители постарались? Бабушку с дедушкой я почти не помню, они ушли в Белую обитель, когда я была пятилеткой, и в памяти остались лишь размытые образы холодной строгости и чопорной надменности… Возможно, они попрекали маму простецкими манерами, тем, что, по их мнению, своим неумением держаться в высоком обществе, она их позорит?
