Молодые монахини собирали сучья и мелкие камешки в мешки и волокли их в сторону, складывая в кучу. Я заметила Августину и помахала ей рукой. Она тут же подбежала ко мне:
— Сестра, как ваше самочувствие? Рада видеть вас в здравии! — она перекрестилась и улыбнулась.
— Спасибо, Августина. Все хорошо, я правда чувствую себя куда лучше. Может быть я могу чем-то помочь? Смотрю, работы у вас много, — заметила я, оглядывая территорию. Разрушения и правда были обширными.
— Если желаете, присоединяйтесь. Грузите мусор на тачанку, вот сюда, — она обтерла руки о передник, надетым поверх черной юбки, и махнула в сторону уже почти нагруженной доверху тачки.
Я принялась за работу и поняла, что мое тело совсем не приспособлено для этой цели. За всю свою жизнь я много раз работала физически. Иногда таким образом получалось заработать немного деньжат, но нынешнее тело было слишком слабое и юное, поэтому через полчаса работы на ладонях я обнаружила две мозоли, к тому же вновь начал болеть палец.
Жака я уже видела — он помогал чинить крышу и несколько раз махал мне рукой, однако пока что минутки переговорить с ним не было, я ждала, пока он спустится вниз. Жаловаться мне не хотелось — все работали, никто не отлынивал, поэтому обмотав ладони куском ветоши, я вновь принялась за работу.
Страшно вспотев, постоянно откидывая непослушные пряди назад, в один момент я плюнула на все и подвязала юбку на бедрах. Юбка была ужасно длинной и тяжелой, поэтому ее часть все равно свисала, прикрывая ноги, открытыми оказались ноги ниже колен. Пару мужчин, работавших на крыше присвистнули, а в глазах монахинь я прочитала сначала удивление, а затем и восхищение.
В таком виде, разогнувшись в одну из кратких передышек, поправив волосы и уперев руки в боки, я и увидела его. Мой падре стоял у высокого длинного оконца на верхнем этаже, заложив руки за спину, и смотрел на меня. Когда я посмотрела в его сторону, на его лице не дрогнул ни один мускул. Он дружелюбно улыбнулся мне одними губами и поднял руку, медленно подзывая к себе.
— Августина, я сделаю перерыв, — предупредила я молодую монахиню. Та легонько кивнула, и я вошла в приют. В этой части здания я еще не была. На первом этаже располагалась большая комната-спальня для гостей приюта. Кровати-топчаны, устланные соломой и покрытые жесткой тканью, похожей на мешковину, стояли в два ряда. На одной из кроватей в самом углу кто-то лежал, укрытый несколькими покрывалами и натужно кашлял во сне.
Я тихонько прошла мимо и увидела крученую высокую лестницу — точно такая же была в левом крыле, где жила я, но здесь были прикручены перила. Я поставила ногу на первую ступень и схватилась за перила, как наверху раздался шум. Преподобный открыл дубовую дверь и остановился в ожидании, наблюдая за моими руками.
Лестница была не слишком длинной, но мне казалось, что я иду целую вечность, периодически поднимая голову и заглядывая ему в глаза. Несмотря на его отрешенный вид, во взгляде я чувствовала теплоту и заботу. А еще любопытство. Меня же тянуло к нему словно мотылька на свет — и дело даже не в симпатии, а в его душевности. Рядом с падре мне отчего-то становилось безумно хорошо и светло, словно я наконец обретала покой, который искала всю жизнь. Когда я смотрела на него, то события вдруг замедлялись, давая мне насладиться его точеными чертами лица и лучезарностью глаз, острым взмахом бровей и ровными, чуть широковатыми скулами.
— Я знаю, что ты не та, за кого себя выдаешь, — внезапно сказал он и эта фраза вывела меня из состояния сомнамбулы. В горле вдруг пересохло, а сердце забилось как сумасшедшее.
— Что? Но откуда?…
Он приложил палец к губами, призывая молчать, и пригласил жестом в комнату. Я повиновалась и вошла внутрь.
Глава 6
Внутри было неимоверно уютно. Судя по всему, мы находились в молельной. На стенах висели образы, а под ними горело несколько толстых красных свечей. Из-за наступающей темноты на улице, дневной свет больше не просачивался в обитель, поэтому все больше на коже вырисовывались тени, а на стенах мерцал отблеск огоньков. Падре подождал, пока я рассмотрю образы и сказал:
— Здесь я чувствую себя наиболее близким к богу. Надеюсь, ты чувствуешь нечто подобное.
Он был прав. Несмотря на то, что в бога я верила с трудом, здесь мне было очень хорошо.
— Я понимаю, о чем вы, преподобный. Здесь мне спокойно даже в молчании. Вечность бы разглядывала эти прекрасные изображения.
Святой отец чуть легонько склонил голову и перекрестился.
— В тишине лучше всего говорить с богом.
Он стоял на другой стороне комнатушки, по-прежнему заложив руки за спину. В его прямой осанке чувствовалась стать, словно, он был командиром, но, в то же время, гордыни в нем не было. Он создавал впечатление доброго понимающего друга.
Я встала у окна, вглядываясь вдаль — верхушки деревьев начинали чернеть, а ветерок шевелил листву.
— Так о чем же вы хотели поговорить со мной, падре? — я повернула голову и взглянула на него, чтобы иметь возможность наблюдать за его эмоциями, но его лицо казалось безучастным.
— Я говорил с Жаком, — начал он и я выдохнула. Судя по всему, тот рассказал историю моего появления, а я боялась, что преподобный прознает о моей настоящей жизни и амулете, — он рассказал, что вас преследовал насильник, вы сбежали от него, тем самым стали причиной большой драки.
Тут падре остановился и взглянул на меня, правда, эмоция, которая отобразилась у него на лице, не слишком меня порадовала — его брови были нахмурены. Господи, ну неужели он не понимает, что причина вовсе не во мне.
— Падре, — начала я, и голос мой немного задрожал. Почему-то я чувствовала себя словно провинившаяся школьница. — Тот мужчина действительно напал на меня. Он воспользовался моей слабостью, я была напугана, ранена, голодна. Насильник заприметил меня еще на большой дороге, где он вез тюки вместе со своей женушкой и даже угостил водой. Я приняла этот дар без всякой задней мысли и распрощалась с благодарностью, — тут уж я немного слукавила.
Святой отец слушал меня спокойно и не перебивал, обратив свой взор на огонек свечи.
— Если бы я знала, что судьба сведет нас во второй раз и я окажусь в настоящей ловушке. Западне! Разве есть в этом моя вина, что я попыталась сбежать, падре? — от избытка эмоций я повернулась к святому отцу и даже воздела руки к небу, доказывая, что я невиновна.
— Хорошо, пусть так, — священник подошел ближе ко мне, и я увидела его лицо совсем близко — цвет кожи от бликов свеч приобрел кофейный оттенок, особенно в районе подбородка, где совсем чуть-чуть проступала щетина. Вблизи его бархатная кожа была невероятно соблазнительна и я еле удержалась, чтобы не сделать шаг навстречу и не дотронуться рукой. Я резко отвернулась, потупив взор. Мне не хотелось, чтобы он заметил мое смятение. Но падре, казалось, был увлечен предметом беседы.
— Но затем вы приняли помощь маркиза — Анатоля де Сада, сели за один стол с мужчинами и ужинали их едой, так?
— Да, святой отец. Только я же сказала…
Он вдруг повысил голос и сделал жест пальцами, словно отмахнулся от меня..
— Дитя мое, я вас не виню. Также как я не виню куртизанок и развратных девиц, которыми полны порты. У каждого из нас свой путь к богу, главное, чтобы вы хотели исправления…
Я резко обернулась и зло посмотрела ему в глаза.
— Вы думаете, что я пришла себя продавать? — от злости я чуть не задохнулась. Да знал бы он!
— Я так не думаю. Ведь…, — он сделал многозначительную паузу, — до меня донесли весточку о том, что этим же днем должна была состояться публичная казнь на площади святого Клементия, однако, вмешался случай — очередной мятеж крестьян, в следствии которого погибли солдаты и несколько человек из знати, присутствовавших там. Однако, кое-кто выжил и рассказал, что девушка-воровка, укравшая золото, сбежала.
Он замолчал и в его словах я не уловила сочувствия. На душе заскребли кошки — мне не выбраться из этого круга. Как я раньше не подумала — он представитель церкви, а значит, на стороне закона. Ну, конечно, он не будет скрывать беглую преступницу. К горлу подкатил комок от безысходности и разочарования. Я тихо прошептала:
