месте в межмирье мало кого встретишь. В города-то нашу братию не заманишь. Там, где очаги смертных, межмирье сама видишь каково. Серо да неприглядно. То ли дело в сторонке от поселений: там межмирье живёт и дышит, — охотно пояснил старый жулик, явно пытаясь задобрить несговорчивого приставника. — Вольные духи оттого и вольные, что живут на просторе. В лесу, у реки там, или…
— Зубы не заговаривай, — усмехнувшись, оборвала его заговоры-наговоры Лёка и протянула руку: — Браслет!
— Дался он тебе, — проворчал Нешто, и не думая потакать её требованиям. — Та девка богатая. Ещё один купит: не обеднеет.
— Ага, — хладнокровно поддакнула Лёка. — А невиновный парень будет сидеть в тюрьме.
— Ну, и посидит! — зарычал Нешто-Нашто, вновь принявшись брыкаться. — Не переломится!
— Ну, и повисишь, — столь же бесстрастно согласилась она. — Не свалишься. А потом воеводе распишешь в красках, как подставил человека под статью. Он за такие дела ужасно любит морду бить. Давно не случалось: соскучился наверно по праведным экзекуциям.
— Ты меня заморской расправой не пугай! — зашипел старый аферист, изо всех сил пытаясь сохранить добычу.
Настолько страшно нужную, что, вернувшись домой, он законопатит её в какую-нибудь щель и забудет о её существовании. Проверено.
— Забери, — внезапно покладисто и абсолютно спокойно вытащил Нешто откуда-то из воздуха браслет. — Пора навестить наших злодеев. А то загуляли мы с тобой забездельничались.
Подвох — задалась вопросом Лёка, протянув руку. В межмирье с вещами из реала всё так сложно. Ещё и таланты у всех духов разные. Даже у тех, что вроде принадлежат к одному виду. Тут каждая мелочь идёт в зачёт: как жил, как помер, каким способом задержался в межмирье. Голову сломать можно.
Но в этом вопросе «поди туда, не знаю куда» здесь на особом положении. Умел преспокойно выуживать вещи из реала, сумел и передать браслет другому духу — в межмирье приставники пребывали именно в шкуре духов. Куда они при этом исчезали в нормальном мире — вопрос вопросов.
Нешто попытался объяснить, мол, никуда их смертные тела не деваются. А, вроде как, становятся невидимыми и шуруют себе преспокойненько тем же путём, что и приставник в межмирье. Только вот здесь приставник-дух мог проходить сквозь людей и предметы. Интересно посмотреть, как тело человека — пускай даже невидимое — повторяет этот подвиг в реале.
Что-то не складывается — согласился полковник, занявшись, было, затейливым ребусом. Но вскоре бросил это тухлое дело. Без дополнительных конструктивных вводных не справиться, а в Нешто-Нашто конструктива, как у каракатицы волос на голове.
— Э! — завопил он, как резанный, когда приставник развернулся и преспокойно направился к месту судилища. — Куда?! А я?!
— Подождёшь, — процедила Лёка, зная, что он услышит.
И без того проканителилась с игошкой — как бы окончательно не опоздать.
И ведь чуть не опоздала: на место происшествия уже прибыла полиция. Лёка вздохнула, стиснула зубы и пошла сквозь людей. Потерпевшая как раз распахнула сумочку, тыча ею в лицо молодому, преисполненному скепсиса полицейскому. Примерившись, невидимка ловко опустил браслет будто в нарочно подставленную тару. За секунду то того, как полиция сунула туда же свой нос.
— Браслет украли? — многозначительно уточнил скептик при исполнении и подтолкнул сумку к хозяйке: — Этот?
— Ну, да! — раздражённо брякнула та, мельком глянув вниз.
После чего вытаращилась на полицейского так, будто на её глазах тот вернул ноги калеке — причём не две, а целых три.
— Вот же сука! — почти восхищённо выдохнул кто-то над ухом Лёки.
— Гнилой пранк, — прокомментировал другой свидетель беспредела, творимого обладателями денег на браслеты с бриллиантами.
Лёка почти развернулась, чтобы покинуть место счастливого разрешения ситуации, как справа проквакали:
— А ещё я придумала, чтоб зваться Шанель. Не помню: до Любицы или уже после… Много придумывала, как зваться: всего не упомнишь. Наверно, мамка Кикиморка помнит. Или нет? Как думаешь? Нас у неё много.
Жабья мордень смотрела на приставника из оранжевой газировки, потешно искажавшей и без того сомнительную красоту игошки.
— Ты Шанель-то как умудрилась выдумать? — пристроилась Лёка к подростку, обнимавшему полуторалитровую бутылку фанты.
Она и не знала даже: существует ли такое имя? А, если да, то наверняка французское. Интересно, где русская нечисть могла его подцепить? Во время похода Наполеона на Москву?
— Она была краси-ивая…, — мечтательно протянула игошка, смешно хлопая ушками. — Как Василиса Прекрасная. Или нет…
Мама потащила мальчишку в сторону от рассасывающейся толпы: всё интересное закончилось. А Лёка понеслась обратно к месту экзекуции. На бегу вытянула руку, мысленно приказав блисковице вернуться. Стрелка отпочковалась от столба и влетела в ладонь хозяйки — откуда благополучно юркнула в колчан. Нешто-Нашто рухнул на пол, глухо крякнув:
— Что б тебя…
— Срочно укради мне бутылку воды, — не дослушав заслуженные проклятья, потребовал приставник.
Косица над застывшим на карачках Нешто вздыбилась скорпионьим хвостом. На Лёку выпучились с таким возмущением, словно та приказала выстроить хрустальный мост от её дворца до Эйфелевой башни:
— Совсем ополоумела?! То она, значит, меня к столбу гвоздит. За ничтожный проступок. А то ей поди да укради! А зачем тебе? — неподражаемо спокойно закончило существо, у которого в настроениях семь пятниц на дню.
— Для игошки, — коротко пояснила Лёка.
— На кой оно тебе? — поднимаясь на ноги, изумился бесчувственный чурбан. — С собой таскать? Так с него проку, как с тебя толку. Тока и умеет, что лясы точить. Да воду мутить. Ты что, и впрямь приняла его…
— Её.
— Один хрен, — отмахнулся Нешто, подбоченившись и раскатившись отчитывать непутёвую девку. — Ты что, башка лопоухая, поверила, будто она вся такая невинная да игреливая? Да она тебя в два счёта заболтает до самого до болота. Сама за ней в омут полезешь. Да ещё радоваться будешь, что до тебя убогой снизошли. Это ж у них порода такая: душу смущать, мозги трясиной да туманами заволакивать.
— Ты реально веришь, что меня можно зомбировать всякой чепухой? — удивилась Лёка его неподдельной тревоге.
— А ты что ж, думаешь, будто она всё та же дремучая малявка, какой утопла в болоте с тыщу лет назад? — ехидно осведомился знаток всего замогильного и неупокоенного. — Это она-то? Что вечно
