— это совершенно другое.
— Полагаю, ты считаешь себя именно таким.
— Я наблюдал за тобой с того момента, как ты вошла, и точно знал, чего ты ищешь. Йен, блондин, на котором ты остановилась — хороший мужчина, без вопросов. Я хотел бы видеть его рядом в сражении, и я доверяю ему управление несколькими моими компаниями. Но он бы оставил тебя такой же неудовлетворённой, как и все остальные. Моя догадка — ты так предпочитаешь. Играешь безопасно. Никогда не выбираешь того, с кем можешь захотеть увидеться вновь. И каково тебе снова и снова давиться одной и той же пресной закуской? Готова к полноценному блюду?
Намекает, что он — это блюдо. И как деликатно он только что дал понять, что он богат, и Йен работает на него, а не наоборот.
— Ой, иди в пи*ду, — прорычала я.
Его улыбка обрисовывалась волчьей натурой и насмешливостью.
— В твоём номере или в моём?
— Ты думаешь, что знаешь меня. Ты не знаешь меня, — огрызнулась я.
— Ты сама себя не знаешь, — огрызнулся он в ответ.
Забавно. Мы думаем, что хотим мужчину, который нас видит. Который нас понимает. Но стоит выкатить такую редкость на стол, и мы начинаем откровенно обороняться, выстраиваем баррикады направо и налево. Он прав. Моя жизнь состояла исключительно из ответственности, оплаты счетов, слишком длинного списка дел, слишком малого количества часов в сутках, умирающей матери, ни секунды задуматься, чего я хотела или чем могу однажды стать, будь у меня возможность.
Я хотела, чтобы Джоанна Грей жила. Я стала тем, в чём она нуждалась.
Без неё я барахталась.
В некоторой странной манере всё ощущалось так, будто я родилась в день её смерти. Будто она стала частью прошлого, чтобы я стала частью будущего; чтобы я вообще поняла, что у меня может быть будущее. Это единственное объяснение, которое я могла дать бесчисленным нестабильным эмоциям, пробуждавшимся во мне. Должно быть, я погрузила себя в неглубокий транс, чтобы выживать. Онемение было в высшей степени функциональным. Лишившись желаний и потребностей, личность может отдавать полностью и без конца. И я не сожалела об этом. Я бы делала это снова и снова.
И всё же вот она, я, в двадцать четыре года и в состоянии чистого листа. Каждый день после пробуждения мой мозг включался, и единственное, что я должна была у себя спросить: Что я хочу делать? Конечно, я по уши в долгах, и вариантов у меня не так много, но внезапно я уже не должна была принимать в учёт ничто и никого. Я понятия не имела, как так жить. Я сделалась закоснелой как лёд, чтобы справиться с моей реальностью. А оттаивание было плавящим, беспорядочным процессом, который я начинала весьма презирать.
— Я Зо, — раздражённо сказала я.
Он рассмеялся.
— Могла ли ты ещё недовольнее сказать мне своё имя? — затем его улыбка померкла, а взгляд потемнел от вызова и откровенной хищности. — Скажи мне, Зо… что ты хочешь сделать? — произнёс он низким, хриплым голосом.
Я хотела встать, послать его к чёрту и уйти. И всё же я даже по нашему короткому обмену репликами знала — этот мужчина не из тех, кто станет дважды предлагать женщине что бы то ни было. И с того момента, как он опустился на стул напротив меня — нет, с того момента, как он вонзился в мою голову своим проклятым взглядом — я пылала похотью. Драконица в моём животе фыркала, топала и выписывала ненасытные круги. Мы были абсолютно согласны насчёт этого мужчины, и я была новой Зо, которая собиралась жить и не упускать возможности.
Я подалась вперёд и в конкретных деталях описала ему, что хотела сделать. Что я хотела, чтобы он сделал со мной.
Стискивая челюсти, сверкая глазами, он поднялся и предложил мне руку. Я задрожала, когда он переплёл свои пальцы с моими.
Присутствие недооценивали. Люди поднимали такую шумиху из-за IQ: коэффициента интеллекта. Меня эта цифра никогда не впечатляла. Я искала AQ: коэффициент осведомлённости, и у Келлана он зашкаливал. Он видел. Он знал. Он складывал детали воедино, видя закономерности в малейших нюансах. Позднее я узнаю, что его IQ тоже был астрономическим, настолько высоким, что временами у него возникали сложности с коммуникацией, и он аж беленился из-за этого. Позднее я узнаю о Келлане много вещей, в некоторые из них я откажусь верить, ибо в таком случае они меня ужаснут.
Из номера я вышла лишь намного позже обеда, едва способная ходить и едва успевшая вовремя к водителю.
Келлан трахался так, словно я была одновременно женщиной и волчицей, леди и шлюхой, колибри и ястребом.
Он видел меня. Хорошее и плохое, бескорыстное и эгоистичное. Женщину, которая без оглядки истекала кровью ради любимой матери, и тихую ярость, которую она испытывала практически ко всему миру. Одинокую сироту и драконицу, которая не нуждалась ни в ком и ни в чём, кроме шанса управлять своей судьбой и душой.
Он видел голод, и страх, и боль, и нерушимую клятву, которую я дала себе: что всё, чем я была в жизни на данный момент — это не всё, чем я когда-либо буду.
Он дал мне, откровенно говоря, лучший секс в моей жизни, исполнив своё обещание, что я никогда не забуду эту ночь, хотя у меня было немало хорошего секса. Это единственная сфера моей жизни, где я позволяла себе быть эгоистичной и совершенно безудержной. Брать как мне пожелается, давать как я решу, взрывно требовать и награждать, изливать сквозь ладонь, из самого центра моей сущности это пламя страсти, выпускать бесчисленные вещи, которые я не позволяла себе говорить и зачастую даже отказывалась признавать, что чувствую это. Злость, надежда, радость, страх, все оттенки эмоций — я пропитываю их тела этим. Я забываю себя. Ничто не существует, кроме этого момента, их тел, моего тела. Выпуск всей этой подавляемой нестабильности перезаряжает меня. Я встаю с пропитанных сексом простыней, чувствуя себя намного сильнее, чем когда ложилась на них.
Келлан был опасным.
Он трахался как я. Словно всё сводилось к нему. Он брал и давал в такой же манере, его прикосновения электризовали, приправленные тем же взрывным зарядом. Его похоть была такой же бездонной. Мы сожгли ту кровать, мы сшибали столы и стулья; я не совсем уверена, что мы не разбили стеклянную дверь душевой кабины. Он как будто безошибочно улавливал каждый нюанс того, что я выпускала, швырял это обратно в меня, подзуживал меня, подталкивал к большему.
