В тишине ночи шум деревьев казался недовольным голосом ветра, который нес над лесом один только клич: «Чужаки! Чужаки! Чужаки!»
Слада, Ива и ребятишки испуганно озирались. Дивен шел самым первым, двое мужчин держались позади, на тот случай, если кто-то вынырнет из чащи с недобрыми намерениями.
Но чаща лишь отзывалась шелестом листвы и ветвей. Никто не стремился преградить путь странникам. Холмы, поросшие лесом — крутые подъемы и спуски — тянулись и тянулись.
Деревья росли все гуще. Стволы могучих сосен возносились высоко-высоко в звездное небо, на котором яркой дорожкой сияло Ожерелье Хранительницы. Густые заросли папоротников перешептывались о чем-то и казалось, будто чаща глядит сотней глаз, говорит сотней языков.
— Дивен… Не рады нам тут… — тихо сказала Слада. — Зря пришли.
— Не зря, — ответил он, продолжая упрямо идти туда, в черные кущи.
— А ну стой! — и путь странникам преградили несколько вооруженных мужчин. — Кто такие?
— Я Дивен, из Помнящих, нареченный семнадцать лет назад. Со мной моя семья.
Мужчина окинул всех быстрым взглядом и покачал головой:
— Что ж так мало вас?
— Остальные погибли.
Незнакомец горько вздохнул.
— Идемте. Да детей давайте.
И махнул рукой.
Его спутники тут же взяли едва плетущихся ребятишек на руки.
Пошли быстрее. Иван, настороженно озиравшаяся, мало-помалу успокоилась. Дети дремали, положив головы на плечи незнакомцам. Лес шумел.
Продирались через заросли, казалось, чуть не три оборота. Но то, видно, от усталости. Чаща отступила резко, и под ногами разверзся глубокий провал с глинистой кромкой и корявыми корнями деревьев, торчащими из земли тут и там.
— Там спускаемся, — скомандовал старший из провожатых и махнул рукой в сторону, где из зарослей папоротника свисало над провалом поваленное дерево.
Двинулись, куда указано, и, цепляясь за ветки, начали медленно спускаться по крутому скользкому склону.
Слада боязливо протянула руку Дивену и теснее прижала к себе малыша.
— Можно пройти Лебяжьими Переходами, — тем временем говорил старший из незнакомцев, — но то долго. Здесь короче. Осторожнее, под ноги глядите. — предостерег он. — Дети совсем заморенные. Да и сами вы…
Он окинул странников сострадательным взглядом.
Дорогу по дну провала Слада и Ива запомнили плохо. Они петляли между камней, обходили деревья, спотыкались о торчащие из земли корни. Потом долго поднимались наверх, затем шли через узкий каменный мосток, соединяющий один провал с другим. Сладе казалось, будто Радош с каждым шагом становится все тяжелее, но она упрямо не отдавала ребенка мужу. Казалось, разлучи их сейчас и точно упадет без сил. А пока на груди сладко сопит дитя, в усталом теле откуда-то находились силы двигаться, переставлять ноги.
Наконец, их странствие завершилось, через густые заросли кустарника, растущего, казалось, на голых камнях, путники подошли к узкому зеву пещеры. Из провала повеяло прохладой и камнем. Спускались по пологому склону вниз, Слада слушала, как шуршат под ногами мелкие камешки, и озиралась. Высокие своды и широкие ходы, разбегались во все стороны.
Человек тут заблудится. Но обитатели этих мест не были людьми.
Под высочайшими мрачными сводами было спокойно и тихо. Сдевой услышал, как облегченно выдохнула Ива. Здесь и впрямь дышалось легче, без вечной боязни оказаться под ослепляющими, выжигающими глаза лучами солнца. Шли долго. И, когда казалось, что дорога уже никогда не кончится, главный из незнакомцев сказал:
— Вот и на месте.
Рагда восхищенно ахнул. Они вышли круто спускающимся вниз ходом в огромный каменный зал. Своды пещеры раскинулись так высоко, что захватывало дух.
Дивен же во все глаза смотрел на другое: в огромной пещере стояли… дома! Изб было так много, что здесь — под землей — пролегли настоящие улицы. Слада привалилась вдруг к плечу мужа и тихо заплакала. Их путь был окончен. Их не гнали. Скоро у них будет дом. Свой дом, в который никогда не войдут Охотники. жилье себе.
— Идем к старшому, а вы, вон, туда, в ту избу. Там все пришлые живут, пока не срубят.
Дивен кивнул и двинулся следом, удивленно оглядываясь.
Это поселение отличалось от людского: избы тут не обносили заборами, даже ворот и тех не было, как не было скотных дворов. Но куры бегали. Курица — самое глупейшее существо, которому все одно, кто сыпет зерно — человек ли, нет ли, было б что поклевать. Это собаки, кошки да скотина чуяли Ходящих и бесились, курам же не до того, им бы квохтать.
Тем временем Дивена провели длинной улицей к добротному крепкому дому с широким крыльцом. Двери здесь не запирались, поэтому провожатый лишь постучал и сразу вошел.
В доме пахло щами. Из глубины избы донеслось:
— Мирег, ты что ль?
— Я! Вот, тут к нам чужин из-за Черты пришел.
Послышались шаги, и в горницу вышел мужчина лет пятидесяти с седой наполовину бородой, но черными смоляными волосами. Он торопливо приглаживал густую шевелюру.
— Это ты что ли из-за Черты?
Дивен развел руками, он ничего не знал про Черту.
— Наверное…
— Наверное, — усмехнулся хозяин дома и вдруг обнял незнакомого пришлеца. — Меня Чусом зовут. Я из Помнящих. Ныне можно кликать Званом. Кому как нравится.
— Меня зовут Каред. И я из Помнящих. Ныне рекут Дивеном.
Мужчина усмехнулся довольный.
— Долго шли?
— Долго.
— Отчего мало вас так? Я когда Злоба посылал, он говорил целую Стаю приведет, вас же — по пальцам. И Злоба нет. А прийти должны были еще зимой.
— Злоба убили Охотники, — глухо ответил Каред-Дивен. — Они же убили и остальных. Я еле успел увести баб с ребятишками и двоих мужчин. На Гнездо напали днем. Думал, не отобьемся. Дорогу искали сами. Плутали много…
Из-за спины у него негромко сказал Мирег:
— Жалко Злоба. Парень был добрый…
— Жалко, — согласились хором Каред и Чус.
Помолчали.
— Почему меня назвали перешедшим Черту? Что за Черта? — спросил, наконец, Каред.
— Путь к Лебяжьим Переходам затворен для людей. Каждую луну мы подновляем защиту. Ты пересек охранительную Черту. В тебе есть Дар, ведь так?
— Есть, — кивнул он.
— Покажи.
Дивен перевернул ладони и протянул их хозяину избы. Бледную кожу залило зеленое сияние, похожее на свечение болотных огоньков. Сквозь сполохи пламени руки казались прозрачными, словно не мужчина живой стоял, а навий.
— В достатке… — признал Чус. — Нам такие нужны. Сейчас здесь двенадцать Помнящих. Мы кормим всю Стаю. Тринадцатый будет кстати.
Дивен вздохнул. Он устал. Устал от ноши, которую влачил уже восемнадцать лет. Она тянула ярмом, мешала просто… жить. Но больше некому было подставить шею под хомут, потому приходилось терпеть и не жаловаться.
