Однако, узнав об угрозе в городе, бездействовать она не смогла. В голове что-то прояснилось, совершенно четко обозначив, как поступить. Ариана умела обращаться с оружием, а значит, должна была встать на защиту Армелона. А там будь что будет.
Никем не замеченная, она покинула госпиталь и отправилась домой. Там переоделась в мужской костюм, опробовала отцовский меч, вспоминая почти стершиеся из памяти движения, выпустила из лука пару стрел, выправляя прицел; и ни одной струны не шевельнулась в ее душе: ни ностальгии, ни удовлетворения, ни страха.
Совершенно бесстрастно Ариана резанула мечом по волосам, расставаясь с любимой косой. Та упала к ногам, но Ариана даже не взглянула на нее. Натянула на остриженную голову капюшон, пристегнула оружие и вышла за двери — туда, к стенам, в средоточие общей ответственности.
Ее отрядили к западной башне на подмогу лучникам. Никто не спросил, как зовут и откуда она взялась: в эти тяжелые часы любая помощь была на вес золота. И вот Ариана уже стояла на городской стене, среди других армелонцев, и сжимала в руках оружие, напряженно вглядываясь в горящие костры кочевников. Страха не было: вероятно, потому, что Ариана отлично понимала, сколь неравны силы двух сторон. Огней становилось все больше: они подтягивались от леса, окружая Армелон, чтобы ударить в отведенный час. Соседи Арианы негромко переговаривались: совсем юные, не видевшие жизни подростки хвалились своим мастерством и обещали задать трепку осаждавшим; молодые воины прикидывали варианты развития боя и обсуждали выбранную главнокомандующим стратегию; зрелые солдаты удрученно качали головами и многозначительно молчали, не желая заранее обрекать защитников на поражение. Никто не знал, на чьей стороне окажутся боги: они не особо жаловали кочевников с их жестокостью и вероломством. Но и армелонцев любить у них не было повода: здесь давно не чтили богов, как они того заслуживали, обращаясь лишь в случае крайней нужды за помощью, а потому и рассчитывать следовало лишь на собственные силы. Да только был ли шанс устоять у пары тысяч плохо обученных армелонцев против боевой машины с именем «кочевники»? Тех готовили к войне с детства, обучая сражаться в отряде, где все за одного, и стоило пасть первому, как на его место становился другой — столь же умелый и бесстрашный. Когда-то и армелонцы были такими, и Хедин прошел эту школу, потому и считался выдающимся воином. А сейчас вся надежда оставалась на Тилу. Если он сдюжит, сдержит первый натиск, отбросит врага и удержит городские ворота закрытыми до прихода Объединенной армии, у них будет шанс на победу. Об ином раскладе не хотелось даже думать; впрочем, и времени на мысли уже почти не оставалось.
Пробудились петухи, затрубил тревожно рог, лучники подняли оружие, и в ту же секунду стены сотряслись от каменных снарядов кочевников. В ответ засвистели стрелы, заскрипели катапульты, швыряя точно такие же глыбы в нападавших. Послышался треск орудий после прицельного попадания, ржание опрокинутых лошадей, но через пару минут новый залп проверил стены на прочность.
Раздались крики раненых — тех, кого задело осколками, но Ариана не испытала ни паники, ни жалости. Только продолжала методично опустошать колчан, целясь в незащищенные места врагов, не подпуская их слишком близко к Армелону.
Залп следовал за залпом. То с одной, то с другой стороны огромные камни крушили стены, мяли лошадей, увечили, убивали людей. Ариане было все равно. Ничто не имело значения, кроме полученного задания.
Факелы приближались к армелонским границам, окружали, сжимали кольцо, а из леса тянулись все новые, и не было им ни конца ни края. Запаздывающая заря не позволяла точно прицеливаться, а стрелы подходили к концу, и вот уже кочевники добрались до городских ворот, стараясь взять их на таран, а Тила лихорадочно перестраивал войска, бросая самых сильных армелонцев на встречу врага лицом к лицу.
Стальные крюки вонзились в крепостные стены, и самые дерзкие кочевники поползли по веревкам вверх. Ариана прицельно сняла одного, другого, потянулась за следующей стрелой, но в этот момент караульная башня покачнулась от очередного попавшего в нее снаряда и рухнула прямо на лучников, погребая под собой и молодых, и старых. Ариана попыталась увернуться, удержать равновесие, но каменная кладка под ее ногами посыпалась, и сама она, сорвавшись вниз, раздирая плоть, ударилась о стылую землю. Невыносимая боль пронзила бок, не давая вздохнуть, лишая сознания при любом движении, и Ариана не знала, сколько времени ей потребовалось, чтобы овладеть собой. Когда поднялась наконец на ноги, вокруг кипел бой, слышались ругательства на непонятном языке, звон мечей, стоны раненых. И вдруг на мгновение все стихло.
А потом растеклось общим возгласом ужаса.
Над городом пронеслась драконья тень…
* * *
Лил расставил ноги и закрыл глаза, впуская дракона. Ничего другого он придумать так и не смог.
Почти забытые ощущения мощи, свободы, вседозволенности проникали в душу, проходили волнами по телу, заставляя его гореть огнем, но не причиняя боли. Драконья ипостась брала верх, формируя крылья, отращивая хвост, покрывая чешуей. Сердце колотилось все медленнее, подстраиваясь под увеличившиеся размеры, а в голове была только Ариана: пусть Лилу никогда больше не суждено прикоснуться к ней, сказать о своей любви, услышать в ответ о ее чувствах к нему, он сделает все, чтобы ее защитить. Как поклялся в детстве. И ради чего отказался от собственного счастья.
О какой угрозе говорила ведунья, Лил понял еще за несколько миль до Армелона, увидев вытоптанный снег и различив великое множество отпечатков человеческих и лошадиных ног. Когда он добрался до поля боя, в городских стенах зияли прорешины, ворота держались из последних сил, три из четырех караульных башен разрушены, а кочевники темными реками опоясывали Армелон, втекая внутрь и грозясь затопить его своим бесчисленным количеством. У защитников не было даже призрачных шансов победить. Без какого-то чуда вряд ли кто-либо из них доживет до рассвета. Времени сомневаться у Лила не было. Только сжать в кулаке оберег и вознести мольбы Создателям, чтобы сохранили ему разум и позволили спасти Ариану.
Ух!
Нынешние размеры просто впечатляли: своей тенью Лил теперь мог накрыть немалую часть Армелона. В душе резко забилось предательское желание наплевать на проблемы города, взмыть ввысь, расправить крылья, глотнуть морозного воздуха и забыться в радости единения с родной стихией. Но крохотный мешочек, почти неощутимый в когтистой лапе, напомнил о долге и о единственном человеке, который его не боялся.
Отсутствие практики давало о себе знать, и пришлось потратить несколько лишних минут, чтобы снова научиться управлять драконьим телом. Лил вспоминал, как рулить хвостом, как держаться в воздухе, как изрыгать пламя, и вот, овладев наконец собой, ринулся в бой.
Он с ходу смял восточный фланг не ожидавших нападения сзади кочевников, внеся в их до этого стройные ряды сумятицу. Потом бросился к центровым отрядам, штурмующим городские ворота. Опалил передние ряды, прочерчивая огненную линию, через которую невозможно было пробраться, и следом залил пламенем главный наступательный фронт.
Кочевники бросились врассыпную: с драконом им сталкиваться еще не приходилось. А поскольку Лил видел в темноте значительно лучше любого человека, то имел явное преимущество и в этом.
Но, подпалив кочевничье хозяйство, он тем самым дал остальным отрядам возможность разглядеть себя в свете отблесков огня и немедленно перестроить линию атаки.
Теперь катапульты повернулись против Лила. Стрелы и копья его броне были не страшны, но огромные камни, попадая в цель, безжалостно калечили драконье тело. Лил не уворачивался, не тратя время на самозащиту, бросаясь в самое пекло, круша, сжигая, вспахивая снег когтями и расшвыривая попадающихся на пути врагов.
И все же боль брала свое. Лил почти не терял силы, но в голове просыпалась невиданная ранее ненависть. Люди причиняли ему вред, люди боялись его и пытались уничтожить, и Лил воспылал зеркальным желанием. Вспомнил свое настоящее имя, данное при рождении. Его звали Вилхе — «сильная воля», и Лил с какой-то насмешкой сбросил с себя кличку, данную людьми. Он презирал их законы! Испокон веков люди преследовали драконов, издевались над ними, убивали, заманивая в мерзкие ловушки. Вилхе потерял мать, погибшую в человеческой яме. А сколько его соплеменников пострадали от людской жестокости. Не было ни одной драконьей семьи, избежавшей страданий по их вине. И Вилхе наконец не только понял, но и почувствовал кровную ненависть. Она бурлила в жилах, заполняя сердце, затмевая разум, и Вилхе раз за разом бросался на это отвратительное человеческое племя, не думая, что может погибнуть, и желая только избавить мир от дряни.
