Из руки, пораненной осколками, капли крови попали на единственный уцелевший цветок — и он прямо на глазах начал оживать, раскрыв алые лепестки и распространяя тонкий аромат.
— Роза? Настоящая живая роза? — Джон замотал головой, усиленно моргая, стараясь сбить с ресниц влагу слез, — Я вспомнил! — и перед глазами пронеслась вся его жизнь: вот он маленький идет за руку с отцом, вот они с Рафаэлем залезли на высокое персиковое дерево в саду, вот он прощается с близкими, собираясь на учебу, вот он радуется рождению Алишера, вот он встретил Маргариту, вот он стоит у могилы отца, и много чего ещё — всё это не приснилось ему, всё было с ним на самом деле. Это всё — его воспоминания, его жизнь, и ни кто не в силах отнять это у него. Семья, друзья… Маргарита!
И когда он бросился к ней, сбив один из стульев, у девушки не оставалось сил даже чтобы обхватить его руками за шею:
— Держись, родная, скоро мы будем дома.
Маргарита в ответ только слабо улыбнулась:
— Жан, ты вернулся!
— Только не рассчитывайте, что вы живыми покинете замок! — пугающий ледяной смех, и в зал ворвался северный ветер, кружа обломками стола и стула, разбивая ледяные стекла в окнах, осколками вонзавшиеся в спину Джона, оставляя на его одежде алые отметины.
— Ты, ты так любишь её, что согласен принять боль? — молчавшая до этого ледяная дева снова подала голос, с интересом и странной теплотой всматриваясь в его глаза, — Это и есть любовь? Когда тебе всё равно, что будет с тобой, но не всё равно, что будет с тем, кто дорог тебе? Хотела бы и я, чтобы меня кто-нибудь так же полюбил, — вместо ответа Джон слабо улыбнулся, — Тогда я хочу сделать что-нибудь для тебя, — она подошла и нежно коснулась его щеки, а на губах её была грустная улыбка, — Я бы хотела ещё раз поцеловать тебя, но это будет уже лишним. Уходи и будь с ней счастлив, — и не верилось в происходящее.
Ледяная дева развернулась, раскинув руки, сдерживая снежную бурю, давая им возможность спастись.
И тут раздался громоподобный обозленный возглас:
— Будь ты проклята, девка! Ты должна была повиноваться мне, но ты пошла против меня! — один, невероятной силы порыв, и Ледяная Герда рассыпалась на сотни сверкающих осколков, закружившись, медленно осевших на пол — вот и всё, что от неё осталось, — Ты предала меня, а я не прощаю предательства!
Обернувшись, Маргарита громко закричала, потом тихо прошептала:
— Жестоко, это было слишком жестоко… — и тут она нащупала что-то в кармане юбки…
Спичка! Единственная маленькая спичка!
Девушка как-то странно улыбнулась, остановившись, и щелкнула пальцами:
— Как легкомысленно было оставлять спичку той, кому подвластен огонь — сейчас здесь станет жарко, и твой замок исчезнет множеством ручейков с живительной водой, что будут питать землю, стекая с вершин, и ты больше не будешь замораживать человеческие сердца.
И когда спичка догорела, опекая державшие её пальцы, Маргарита открыла глаза и снова увидела зеркальный зал.
«Иногда думаешь: все кончено, точка, а на самом деле — это начало. Только другой главы.»
Илья ЭренбургЕлисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее» — «Постой, —
Отвечает ветер буйный, —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста».
Только успели Джон вместе с Маргаритой появиться из зазеркалья, радости друзей, взволнованно бросившихся к ним и наперебой задававших вопросы, интересуясь их самочувствием, не было предела.
— Какое счастье, что вы вернулись! — а Джон с Маргаритой не меньше рады были снова видеть родные лица, и пусть не ясно до конца пока, что же произошло, и где они оказались, но они живы, они снова вместе, а значит — всё преодолимо, и это — самое главное.
Маргарита в это время аккуратно вынимала из его спины оставшиеся осколки, и только ощутив под своими ладонями обволакивающее тепло его тела, она наконец смогла успокоиться. Джон, казалось, не замечал дискомфорта от множественных царапин, багровевших на его спине, всё время смотря на неё, потом обводя взглядом остальных: он правда был рад видеть их целыми и относительно невредимыми, в особенности — свою родную сестру и своего сводного брата — вид у всех был изрядно потрепанный: изорванная, выпачканная, промокшая одежда, по всему телу — синяки и ссадины. Его и самого всё ещё знобило, и голова кружилась и болела.
— Как же я рада, что ты не забыл Солнца свет. Не забыл меня, — Маргарита крепче прижалась к нему.
— Разве можно забыть тебя? Ты — квинтэссенция всего, что мне дорого, всего, что я люблю в этом мире, всего, за что я люблю этот мир. Ты стала частью моей сути. И ты снова вернула мне самого себя. Я не скрываю, что ценю жизнь во всех её проявлениях: я люблю вкус хорошей еды и хорошего вина, женскую красоту и детский смех, звучание приятной музыки и неторопливой беседы, восхищаюсь талантами и природным даром настоящих мастеров человечества — и лишившись способности чувствовать и переживать, я и сам точно перестал существовать, растворившись в холодной безучастности, и это убивало меня.
Мне в окошко заглянула Королева снежная.
В сердце льдинкой мне кольнула, холодная и нежная.
И теперь за мною выбор. Как мне быть и что сказать?
То ли жить мне, как все люди, то ли белым снегом стать.
— Я ни кому не отдам твое сердце, — с пылом заверила мужа девушка, — я всегда буду хранить его.
Джон благодарно улыбнулся и поцеловал её в макушку:
— О! Тогда оно, несомненно — в самых надежных руках.
— Ну, вот, — маленькая японка Мей Сакурада торжествующе подняла указательный палец, широко улыбнувшись, — Я же говорила, что только она сумеет! Никогда нельзя недооценивать влюбленную женщину. Тех, кому суждено быть связанными алой нитью судьбы, не разлучить — ни кому и ни когда, даже спустя пятьсот лет и множество перерождений: так говорит восточная мудрость, — и подарила Маргарите теплый взгляд своих карих глаз.
