реверансе перед хозяйкой.
— Фрида, — обратилась к ней Клара Генриховна, — проводи Наталью Всеволодовну в её комнату. Позаботься так же о том, чтобы эта юная леди не покидала своей опочивальни до прибытия господина Нотариуса. И на этот раз постарайся, чтобы она не исчезла так же внезапно, как несколько дней тому назад, — выразительно добавила она.
Горничная снова склонилась в реверансе, а затем, взяв Наталью под руку, поспешила удалиться из зала. Клара Генриховна степенно последовала за ними. Лишь Борис так и остался стоять у камина, поражённый происшедшей перед ним драмой. Никогда он прежде не испытывал таких противоречивых чувств. Он честно исполнял приказ, не понимая, насколько жестоко поступает по отношению к невинной девушке, но между тем чувствовал себя подлецом, ведь письмо принадлежало Наталье. Неужели страх перед грозной хозяйкой был сильнее его понимания справедливости и порядочности? Он не мог этого понять. Он не верил в то, что он стал причиной чужого горя, исполняя свой долг покорного раба. Именно рабом он чувствовал себя перед лицом всесильной хозяйки. Жгучие слезы бессилия выкатились у него из глаз. Больше всего на свете он не хотел быть слабым, но он смирился со своей ролью прислуги. Он был слаб, и он не мог этого изменить. Нет ничего постыднее для мужчины, чем страх быть сильным.
Постепенно над замком повисла чёрная ночь. Наталья спала в своей комнате, ставшей теперь для бедной девушки теснее и холоднее монастырской кельи. У её двери сидела Фрида. Никто из гостей замка, ожидавших объявления завещания, не пришёл утешить Наталью, никто не смог ободрить её ни одним словом. Клара Генриховна объявила всем, что её воспитанница больна, и посетители не должны её беспокоить, чтобы нервный припадок, в котором она не преминула обвинить легкомысленного поручика, не повторился. Мертвенная тягучая меланхолия укрыла с наступлением темноты каждого в замке, навалившись тяжким надгробным камнем. Даже в гостиной, где вечерами играли в бридж и велись разговоры о родственниках, теперь было непривычно пустынно и тихо. Словно вся жизнь ушла из безмолвных тёмных коридоров, каждый, будто постарев на десять лет, стал добровольным затворником, не пожелав покинуть своих покоев. Застыло и замерло всё кругом, так, как никогда доселе не замирало. Чернильная мгла висела в воздухе, растворяясь в каждой его капле и растворяя всё вокруг себя. Тьма поглотила и смешала пространство и время, заставив привычный человечеству мир исчезнуть, и в этой тьме рождался новый, жуткий мир, наполненный таинственной злой силой. Словно опоённые настоем опия, люди впали в безумное оцепенение, не живые и не мёртвые, ничего не видящие и не слышащие, с замершими мыслями, но колотящимся сердцем, все и каждый остановились, легли, канули в чёрный бредовый сон, похожий на галлюцинацию. Невидимая жуткая сила подчинила себе всё, поглотив и разум, и волю, и чувства.
Никто не видел, как со стороны леса к замку приближалось некое тёмное сгорбленное существо. Два глаза горели в темноте фосфорическим мертвенным светом. Только два диких страшных огонька среди мрака, бредовое видение спящей долины, пронеслись они над полем и замелькали на аллеях замкового сада. А над этими огоньками неслышно парила тень, чернея мрака, словно втягивавшая в себя свет и воздух. Лишь одно предчувствие могло выдать это невидимое существо, подобное самой смерти. Внезапно свернув к стене замка, огоньки бесследно растаяли, точно и они, и жуткая тень просочились сквозь каменную кладку, не способную защитить от злого духа.
По коридору замка плавно и тихо двигалось нечто. Беззвучные шаги раздавались эхом страха в каждом, кто находился поблизости. Свеча перед Фридой, сидевшей в коридоре, давно погасла, но она даже не пошевелилась, продолжая неподвижно сидеть у двери комнаты воспитанницы Клары Генриховны. Тьма съела всё вокруг, и нельзя было сделать ни шагу, ибо больше не существовало ничего, кроме высасывающей душу тьмы. Несчастная служанка чувствовала, что нечто медленно приближается к ней, но, ни шагов, ни дыхания не слышно было в этой всепоглощающей бешеной тишине. Только могильным холодом повеяло вдруг из глубины коридора, и горничная замерла, пронизанная ужасом, не видя ничего вокруг себя, словно и она сама перестала существовать, не понимая даже, открыты ли её глаза. Кошмар казался бредом, но этот бред, рассеиваясь, превращался в жуткую реальность. Нечто прошло мимо, замораживая дьявольским холодом все чувства и разум, прошло, словно не было стен и дверей, бесплотным духом, не подвластным естественным законам. Неведомое способно вселить больший ужас, чем самые реальные опасности.
Наталья широко раскрыла заплаканные глаза. Мысли её давно ушли, и она, покорная, как жертва, лежала в скромном свеем платье поверх убранной постели. Слёзы катились по её щекам, но их она не чувствовала, будто душа уже покинула её тело. Где-то в глубине её чуткого сердечка остались страх, боль утраты и огромная любовь, и они, точно малые робкие дети, будили одурманенного великана разума. Она лежала, ожидая страшного конца, предчувствуя свою участь. Холодное облако мрака окутало её. На секунду Наталье показалось, что некто невидимый склонился над её постелью и смотрит прямо на неё. Но тут холод отступил, и девушка жадно вдохнула свежий воздух, до этого казавшейся ей сырым и удушливым. «Натали!» — услышала она вдруг чей-то голос, от которого её сердце сжалось, переполненное ужасом. Но голос этот звучал, казалось, в её голове, словно часть её, он призывал так твёрдо и властно, что она не могла ему противиться. Она приподнялась, трепеща всем телом и ожидая дальнейших приказаний. «Встань и иди!» — повелел голос, и ноги сами собой начали двигаться, но она не чувствовала под подошвами пола, она словно парила в воздухе, поглощённая леденящёй мглой, растворив своё Я в бесконечном мраке.
Нескончаемо долго шла она вперёд, сама не зная, куда. Понемногу возвращающееся сознание подсказывало ей, что она миновала парк, вот кончилось поле, и началась глухая непролазная чаща, по которой она шла, выпрямившись во весь рост, словно в знакомом ей с детства лабиринте, не задевая ни единой ветки. Она шла, влекомая чужой злой волей, то спускаясь в овраги, то поднимаясь по крутым склонам, как по мраморной лестнице. Она шла, взбираясь по холму, и лишь опавшие листья шуршали под подолом её платья. И так, добравшись до вершины, как ей это казалось, она остановилась по велению загипнотизировавшего её страшного голоса. Путешествие, казавшееся сном, стало всё больше казаться реальностью. Наталья сделала над собой усилие, стараясь сбросить неведомые оковы, в которые попал её разум, и внезапно, точно вспышка озарила пространство перед ней, и она увидела, что стоит среди грозных развалин,
