Исповедь демонолога - Мария Николаевна Сакрытина

Однажды я завел об этом разговор с Рэйвеном. Точнее, не совсем об этом, а об оплате его услуг. Без его уроков я кинжал до сих пор бы в воздух подкинуть не мог. А, повторюсь, для демонолога важно виртуозно обращаться с клинком. Рэйвен ежедневно путешествует из Нуклия в Междумирье рано утром ради меня. Неужели ему некуда деть эти два часа?

От оплаты он, однако, отказался. Если я завожу этот разговор снова и обещаю вернуть деньги за его работу после окончания обучения, он обычно говорит:

– Ты сначала доучись.

Он прав: смертность среди студентов Арлисса действительно пугает.

Я понимаю: Рэйвен учит меня из жалости. И мне это не нравится. Не хочу быть слабаком. Не хочу, чтобы меня жалели.

Впрочем, он – единственный, а остальным до меня нет дела. В Арлиссе каждый сам за себя.

Со спортивной площадки мы бежим до ближайших ворот академии еще пять километров. Я провожаю Рэйвена: его портал работает только за воротами.

– Будь добр, не умри сегодня, – каждый раз говорит мастер напоследок.

Вряд ли всерьез, ведь никто в Арлиссе не будет убивать демонолога: мы тут и правда редкость. Нас всего-то с Нилом двое. Но подчинить, конечно, хотят многие. Подвеска Шериады часто нагревается во время этих утренних пробежек, а я ловлю отблески чужих заклинаний-ловушек. Чем ближе первое испытание, тем чаще это случается.

В ответ я желаю мастеру приятного дня и перемещаюсь в общежитие порталом. Ори ждет – он кидается раздевать меня и снова ведет в купальню. Времени до начала занятий немного – около часа, а иногда и меньше. Я читаю даже в купальне – книги окружены защитой от влаги, а время слишком дорого. И за завтраком читаю тоже – Шериада могла бы не тратиться на все эти деликатесы: я просто не чувствую их вкус. Голод на время ушел – и ладно.

Ори одевает меня молча, а я не расстаюсь с книгой. Это необходимо, чтобы хоть как-то догнать одногруппников, за всю жизнь привыкших колдовать.

Я давно перестал следить за собой, и если бы не Ори, наверняка ходил бы черт знает в чем. Флер помогает скрыть синяки под глазами – впрочем, я специально делаю его неброским. Наверное, у меня получается: девушки больше не тянутся ко мне, словно намагниченные, и не смотрят вслед. Как же хорошо!

С сумкой, полной книг, а также блокнотом и перьями я перемещаюсь в нашу учебную аудиторию на первое занятие. Обычно никого там еще нет, поэтому я занимаю кресло в самом углу, где меня не будет видно, и продолжаю читать. Конспект тоже никто не отменял – пометки я делаю в блокноте. А еще черновые листы – на них я повторяю по памяти пентаграммы. Десятки листов исписываю за раз! На Острове я бы и представить не мог такое расточительство: бумага у нас невероятно дорогая.

Один за другим появляются одногруппники: меня никто не трогает, разве что Сэв иногда. Но если ему не отвечать, он отстанет довольно быстро. Да, я так ни с кем и не сошелся. Наверное, это неправильно. Но знаете, трудно заставить себя дружить с людьми, которые ежедневно молча смотрят, как преподаватели смешивают тебя с грязью. Сколько бы я ни тренировался, сколько бы ни чертил схемы, формулы и так далее – магия мне не дается.

Точнее, дается, но через раз. Лучше всего получается, когда я злюсь или пугаюсь. А это неправильно: эмоции совершенно не должны влиять на колдовство. Эти слова мне повторяет буквально каждый из приходящих наставников.

Теория магии – одна из тех дисциплин, во время изучения которой мы все время проводим в аудитории. Криденс нарвался на наказание в первые же пять минут, и теперь, какой бы из наставников ни прибыл, Ворон обязан весь урок молчать. Нас всех это совершенно устраивает, потому что, когда Криденс открывает рот, оттуда обязательно сыпятся издевки и насмешки, причем над кем угодно. Я привык, а вот Сэва или Адель это невероятно злит.

Во время теории магии мы должны из схемы или формулы образца сделать что-то новое, что-то соответствующее нашим интересам. Или нет: тот же Криденс назло мне периодически призывает демонов. Сэв однажды чуть не разнес учебную комнату, устроив грандиозный пожар. Адель любит создавать химер – они невозможно мерзкие, но ей нравятся. Наила, в чьей власти находятся иллюзии, перекраивает интерьер. Иногда приятно – лес, неотличимый от живого, солнечный луг или горы. Я при этом каждый раз отвлекаюсь – у нас на Острове с красотами ландшафта туго, я не могу сдержать любопытства.

У альв все проще: Хэв что-то взрывает, Фэй мечтательно рисует в блокноте. Целителю нужно понять, как остановить кровь побыстрее или привести пациента в сознание. И почему я не целитель? Я упорно пытаюсь понять, на какой основе нарисована схема-образец. И обычно понимаю, но только к концу урока. Учителя теории магии, проверяя наши решения, не скупятся в выражениях, обсуждая мои. «Юноша, твоя полнейшая магическая слепота однажды тебя погубит» – это самое цензурное из всего, что я там про себя слышал.

На практической магии мы куда-нибудь переносимся. Это или специальный полигон, где на нас нападают иллюзии чудовищ (в лучшем случае, потому что иллюзии не кусаются), или лес, где эти чудовища совершенно реальны. Например, проходим мы химер – и переносят нас в рощу, куда преподаватель заранее выпустил с десяток «опытных образцов». Вот когда утренние занятия спортом мне пригождаются: бегаю я теперь о-о-очень быстро. Нужные заклинания всплывают в голове всегда только после окончания урока.

Объяснения преподавателей в первые дни я кропотливо записывал. Объясняли, в отличие от учителя Байена, подробно и иногда даже интересно. Но понимать хотя бы треть я начал лишь спустя две недели.

Однако хуже всего – нестабильность моей магии.

– Волшебство, – объясняли нам на первом уроке теории магии, – рождается внутри вас. Тем самым мы, люди, отличаемся от демонов.

Хэв на этом презрительно хмыкнул: он не любил, когда его, альва, сравнивали с людьми.

Преподаватель – щеголь средних лет (на Острове бы удавились за одни эти усыпанные черным жемчугом манжеты) – продолжал:

– Использование магии бывает трех видов: чтение заклинаний – и это легче всего, жесты и, наконец, мысленный приказ. Вы будете пользоваться всеми тремя видами: бытовые заклинания – самые простые, требуют только слов; заклинания посложнее – жестов, и, наконец, могущественные боевые проклятия – усилий мысли.

Все это в новинку было лишь мне, поэтому Сэв во время объяснения рисовал в блокноте неприличные рисунки, Адель