баба Валя охает, а я кричу и плачу, давлюсь слезами и собственным голосом. Машка испуганно засовывает палец в рот.
Я всё готова отдать за то, чтобы ещё раз увидеть тот сон. Я жизнь готова за него отдать. Единая, я хочу вернуться. В своё зазеркалье, в свою страну чудес, в свой придуманный мир, к своей несуществующей любви.
Вся жизнь — за декаду минут, по-моему, неплохой обмен, вот только кого умолять о нём, если чудес не бывает?
— Может, врача вызвать? — в голосе бабы Вали и сочувствие, и тревога, и легкое неодобрение. Её нетрудно понять.
Закрываю глаза, буквально вдавливая мокрые слипшиеся ресницы в щёки.
— Кися! — кричит Машка. — Смотри, бабушка, кися!
Не буду открывать глаза, пока не просохнут слёзы. Чудес не бывает. Не у меня.
…мохнатая голова тычется в голую лодыжку.
— Камилла… — голос бабы Вали звучит так, словно из подъезда вышел то ли патриарх, то ли президент, и лично пообещал поднять ей пенсию в десять раз. — Камилла, тут к тебе… пришли.
…Может быть, я опять провалилась в кому и грежу. Но в таком случае, пожалуйста, не возвращайте меня обратно, потому что кот в ногах и знакомые сильные руки на плечах, подбородок, упирающийся мне в затылок, это именно то, что мне нужно для того, чтобы быть даже не счастливой — живой.
Если я больна — не лечите.
Если я сплю, не будите меня, пожалуйста.
Если я умерла — не воскрешайте. Меня всё устраивает.
Хотя теперь, после всего произошедшего, мне кажется, смерть никогда по-настоящему меня не найдёт.
Я не смотрю ни на кота, ни на мужчину.
Боюсь спугнуть волшебство или — галлюцинацию. Сбой во всей окружающей реальности или только внутри моей головы… Не глядя, салютирую бабе Вале, хватаю Лиграна — или до боли похожее на него видение — за руку, крепко, до хруста, сжимаю и тяну за собой. До подъезда, а дальше — по грязной, давно не мытой лестнице, мимо заржавевших почтовых ящиков, банок с сигаретными бычками на подоконниках высоких окон, по щербатым ступенькам на свой четвёртый этаж. Не выпуская его руки из своей, второй рукой мучительно долго нащупываю в кармане ключ, открываю дверь — кот по-хозяйски проскальзывает вперёд меня, — и буквально падаю в свой тесный коридор. Моя и тёткина одежда грудой висят на вешалке, разнокалиберная обувь и пыльный коврик мешаются под ногами. Свет не включаю, из какого-то суеверного страха, что мой некромант из другого мира на свету пропадёт, как тень.
Дверь захлопывается, а я набираюсь смелости и смотрю ему в лицо.
Год прошёл. А он точно такой же, восемнадцать болотного цвета крапинок в карих глазах, длинные чёрные волосы, лицо, совершенное, совершенно прекрасное, рубашка и брюки, какие у нас ни в одном бутике не купить, высокие сапоги, плащ за спиной, словно его выдернули со съемок фантастического фильма. Настолько неуместный в моей дурацкой прихожей, как бриллиант в мусорной куче. А вот я смотрюсь среди общего хаоса абсолютно органично — волосы, второй день не мытые и небрежно собранные в хвост, сползшая с плеча лямка мятого топика, на носу веснушки, на ноге мозоль, старый шрам от собачьего укуса на пальце. Шрам через всю душу от того, что его не было, свежая рана от того, что он есть — и, наверное, сейчас уйдёт, потому что я — не Агнесса. Не настолько красивая, не владеющая донумом, не пахнущая чудесным целебными травами, не… Он глядит на меня во все глаза, не отрываясь.
Ксамурр крутится у ног — ему-то точно без разницы, как я выгляжу и что умею.
Странно.
По идее, склонную к бродяжничеству божественную реликвию Магра должно тянуть к членам королевской фамилии, к коим я больше не отношусь. Может быть, с Магром что-то случилось? Тирата разгневалась, не согласилась на кандидатуру Тиверна, и…
По крайне мере, Лигран жив. Это самое главное.
— Ну, привет, — нарушаю я невыносимую звенящую тишину. — Это — я. Ты, наверное, удивлён. И разочарован. Но спасибо, что ты пришёл, то есть, я хотела сказать… Я тебя ждала. Весь этот год, каждый день, каждый час, каждую минуту. Я провела с тобой только одну ночь, да ещё и в другом теле — и с тех пор я не могу нормально уснуть, и, наверное, никогда уже не смогу, но это неважно, на самом деле. Спасибо, что ты пришёл, не знаю, как ты смог это провернуть, где и с кем ты был всё это время, но… Этот мой мир, он… он такой паршивый, хотя здесь по большей части нет смертной казни, и его богам совсем на него плевать. Спасибо, что ты пришёл. Я тебя не держу, я, правда, пойму, если ты ждал чего-то… кого-то другого и уйдешь сейчас навсегда. И… — слова заканчиваются, я замолкаю.
Лигран качает головой и говорит…
Что-то.
Ни одного слова не понимаю, кроме своего имени. Кажется, я ошиблась, и понимание иномирной речи не входило в базовые настройки, а было дополнительным и временным бонусом от лирты Хорренды. Что ж, это логично, хотя и досадно до ужаса. Зачарованно вслушиваюсь в музыку иномирной речи. Самую малость грассирующую, не так, как у французов, но всё же. Красивый язык, текучий, мелодичный. Не понимаю ни-че-го, просто слушаю, так же внимательно, как до этого он слушал меня. Кажется, он не злится и неплохо скрывает своё разочарование. Но желаемое так хочется принять за действительное, особенно сейчас.
Нервно стягиваю резинку с волос — они короче, чем были у Агнессы, и не такие шелковистые.
Что мне делать? Что говорить? Как себя вести? Пригласить на кухню, напоить пакетированным чаем, предложить сосисок — единственное в холодильнике, что хоть как-то напоминает мясо? Слезы снова льются из глаз, и Лигран удивленно замолкает, осторожно касается щеки ладонью. Наверное, для него это какая-то особенная иномирная магия.
— Я так тебя ждала, мне будет так больно потерять тебя снова, — бестолково объясняю я, и на этот раз он ничего не отвечает, наклоняется и касается губами щеки. Пробует на вкус.
— Солёные, как море, — я не выдерживаю и обнимаю его — пусть отталкивает. — Я так тебя ждала.
Не помню, как мы оказываемся в комнате, такой же беспорядочно-пыльной, с неразложенным диваном. Здесь светло, солнечный свет беззастенчиво проникает сквозь немытое мутное стекло, пыль парит в лучах. Теперь мне хочется, чтобы он меня видел, такую, как есть, безо всяких прикрас. Настоящую.
Лигран снова говорит что-то и вдруг улыбается. Не
