потрясающе красивая — на ней не платье горничной, а вот такое, какие носила сама девушка, или даже нет, какие носила Ланира. Волосы в причёске — переплетённые витиеватые косы, спускались ей на плечи и закрывали шею. А какое невероятное благородство…
— Чего грустишь, любовь моя? — это был второй наследник.
Шэйли обернулась на него. Какой же всё-таки красивый мужчина. Невероятный! Ей захотелось зажмуриться, но в этом сне или что это такое, сделать это было нельзя, поэтому она видела его перед собой и ей становилось не по себе — такая от него исходила мужская сила, завораживающая, возбуждающая.
— Не надо было позволять Дэнару театр тормошить, — проговорила Эйва печально.
— Надо. Пусть развлекается, — ответил Гаян, усмехаясь. — Мне нужно во дворец. Пойдём со мной? Мама будет тебе рада.
Женщина слегка кивнула в согласии.
— Твои тоже идут добровольцами? — спросила она, закрепляя иголку в вышивке.
— Да, — ответил принц. — Но у меня с ними уговор — не больше одной пятой отряда. А то я без людей останусь. Хороших и верных людей.
И Эйва снова кивнула, оставила вышивку и пошла к нему.
— Никак не избежать войны? — печально вздохнула она.
— Боюсь, что нет, — проговорил его высочество. — Не грусти, любовь моя.
И он подмигнул ей, потом поцеловал в висок, приобнял за плечи, утягивая за собой.
Шэйли, как в тумане потянулась за ними, но её будто бы сдержало что-то, она остановилась, прокрутилась на месте и оказалась в комнате.
Это был другой день. Прохлада. Внутри огромной комнаты было тихо и потрясающе красиво — настоящие королевские покои.
— Я не жалею, малышка, — прохрипел где-то уже знакомый голос Дэнара и Шэйли невольно сжалась. — Никогда и ни о чём. Только об одном.
И он так горестно вздохнул, что Шэйли решила найти его срочно, потому что её и убеждать не надо было, что такой человек способен на жалость и сожаление.
— Он мёртв, — тихо отозвалась Эйва.
И её Шэйли видела — женщина сидела перед зеркалом. На ней была ночная сорочка. Волосы влажные лежали на плечах, она только закончила расчёсывать их и теперь смотрела, замерев, на своё отражение в зеркале.
— Мёртв? — переспросил Дэнар. И Шэйли нашла его — он стоит у дверей, скрытый тенями.
— Да, — подтвердила Эйва. — Рэндан его убил.
— Рэндан? — нахмурился жуткий дядька. — Капрал Ярт?
— Да. В Хиите, — женщина говорила с трудом, едва слышно, но комната была огромной и её было хорошо слышно. — Я с… ним… с ним столкнулась, увидела на празднике. Думала, что ошиблась. А Рэндан… не знаю, как понял… я не говорила. Но убил его. Сказали, что медведь задрал, — и по щекам Эйвы потекли слёзы.
— Точно это он был? — спросил жуткий дядька.
— Да. Рэндан сказал. А потом в Хиите девочка ещё… умерла… и на ней шрамы были, как у меня, свежие совсем. Значит действительно он был.
Дэнар подошёл к Эйве, присел на одно колено рядом с ней и обнял. И она обняла его в ответ, рыдая в мундир.
— Тебе легче хоть немного стало? — спросил жуткий дядька.
— Да, да… — кивнула Эйва.
— Ну и хорошо. У меня теперь тоже отлегло, — он погладил её по голове. — Блага богине?
И Эйва мотнула головой, потом прорыдала что-то вроде “света богине”.
Оставив женщину, после того, как она успокоилась, Дэнар, утягивая за собой безвольную в своих действиях Шэйли, пошёл по прохладным коридорам и вышел в душный летний вечер.
— Где капрал Ярт? — спросил он у группы гвардейцев, которые упражнялись в стрельбе.
— На конюшне, командир, — ответили ему. И Дэнар направился туда.
— Эй, капрал, — прохрипел дядька, когда нашёл Рэндана, стоящего возле загона для лошадей, внутри которого был невероятно красивый вороной конь. — Получается?
И Дэнар кивнул в сторону коня.
— Да, — ответил Рэнд.
Жуткий дядька снова вздохнул. Встал рядом с конюхом Шелранов.
— Она была первым ребёнком, которого я в руки взял в своей жизни, — проговорил он, наблюдая за конём. Рэндан нахмурился, глядя на Дэнара. — Мне как раз в тот день семнадцать исполнилось. Я был адъютантом её отца. И мать её рожала в театре, конечно. И повитуха высунулась за дверь, а там только я. Она мне и пихнула в руки ребёнка. Что-то там надо было с мамкой сделать, что им всем не до дитя было.
И он махнул рукой, ухмыляясь.
— Как пихнула, так я и застыл. А они же в этом их театре все снуют туда-сюда. И Эвка такая же была маленькой — белка, не иначе. Туда сюда, только хвост этот её рыжий. Мельтешил, — и на этот раз лицо его озарилось улыбкой.
И Шэйли поверить не могла насколько он стал мягким, приятным. Рэндан повёл головой, слушая.
— И вот стоял я там и не знал, что мне с ней делать. И вздохнуть боялся, потому что — а вдруг закричит? Война не страшна была, а дитё — жуть. И тут девка какая-то их театральных бежала мимо. Говорит: “ой, это у Матиль внук или внучка родились?” А я откуда знаю. Ребёнок и ребёнок. Мне ж не сказали ничего, — повёл он плечами. — Глянул я на эту девицу, а она испугалась. Я уже тогда здоров был с тебя наверное, и рос потом, вишь? Убежала, а потом сжалилась надо мной и вернулась. Показала, как ребёнка надо держать.
И он замолчал, переводя дух — видно было, что говорить ему было сложно.
— Она меня никогда не слушалась, засранка. Убегала, а я же орать не мог на неё. Тогда только глотку мне рубанули, голоса не было вообще. Как гвозди слова выплёвывал. И вот прохриплю ей: “Эвка, а ну стой”, а она будто не слышит меня… а сама поглядывает и хохочет. Любил её мелкую, на руках носил.
И он снова улыбнулся так открыто. А потом выпустил из себя воздух с силой, лицо его стало хмурым, жутким:
— Хорошо, что её отец погиб и не видел того, что с ней случилось. Он любил её безумно. Он бы не пережил, — мотнул головой Дэнар. — Я с ним был, тогда на войне, хотел его останки перевести, но так и не смог. Похоронил его в общей могиле. Место запомнил. А потом Эвку туда возил, аккурат перед нашей войной дело было. Мама умерла её, а перед смертью сказала, что была бы счастлива с супругом вместе быть похоронена. Вот мы прах и отвозили.
И Шэйли хмурилась, слушая. Вроде говорил он спокойно, но голос этот глухой, сам он мрачный.
— А тогда я, когда вернулся и её увидел, если бы мне под руку
