И платье в греческом стиле ей идет…
— А Карл глуп. Дурак, чего с него взять?
Движения ее выдают. Медленные и скованные, словно, даже отпущенная на свободу, кукла не может забыть о веревочках, которые помогали играть роль.
— Поднимайтесь, моя дорогая, — мадам Алоизия вымученно улыбнулась. — Нам с вами есть о чем поговорить…
— Тирли-бом, тирли-бом! Мы к тебе сейчас придем!
— И умоляю вас, не обращайте на него внимания…
Комната-шкатулка. Выстланное китайским шелком нутро и вещи-игрушки. Столик черного дерева, яшмовый шар и золотая цепь, обвившая стены замысловатыми узорами. Крохотные стулья и массивные карты, которые кажутся слишком тяжелыми для мадам Алоизии, как и кубок, появившийся из-под стола.
— Я разговаривала о вас, — сказала мадам, глядя на карты. Поистертые, засаленные, они были родом из другой части дома, но отвращения не внушали. Напротив, хотелось прикоснуться и, перевернув, взглянуть на картинку, что скрыта под серой рубашкой.
Борясь с собой, Джорджианна перевела взгляд на руки гадалки. Все-таки следует спросить, какими кремами она пользуется, чтобы кожа выглядела настолько гладкой. И когти отливают премилым перламутром без намека на характерную черноту…
— Вы очень беспечны, дорогая моя. Непозволительно беспечны!
Голос резанул, заставив собраться.
— Вы сами чувствуете опасность, иначе не стали бы искать встречи со мной.
— Мой муж…
— Ваша матушка просила передать, что ваш супруг — напыщенный осел, не способный заглянуть дальше собственного носа.
Значит, правда! Все, что говорили о мадам Алоизии — сущая правда! Матушка именно так и говорила о Джордже. Как же не хватает ее советов…
— Надеюсь, вы понимаете, что я не имею права рассказать вам все? — мадам Алоизия подвинула кубок. — Я могу попробовать рассказать кое-что, но… все зависит от вас. Вы знаете правила. И знаете цену.
О да, сейчас она говорила отнюдь не о золоте, хотя с золотом Джорджианне было бы проще. Но условия и вправду известны. Подвинув кубок к себе, миссис Фэйр сняла широкий кружевной манжет, взяла в правую руку скальпель, лежавший здесь же, и резанула по мягкой коже.
Больно! Чарующе. Струйки крови обвили запястье гранатовым браслетом, застучали о дно кубка, наполняя его. Еще. И больше. И терпеть, пока голова не закружится. И еще терпеть.
Левретка в сумочке заерзала, пытаясь выбраться, но не смогла. И тогда она, дрожа всем телом, завыла.
— Хватит, — мадам Алоизия наклонилась к ране. Когда она оказалась по эту сторону стола? Господи, как голова-то кружится… — Дайте сюда.
Ледяные губы коснулись кожи.
— Вот так хорошо, — сказала гадалка спустя мгновенье.
— Следов не останется.
И вправду, порез затянулся.
Мадам Алоизия не спешила отпускать руку, и взгляд ее, устремленный на Джорджианну, был рассеян. Вот раздвоенный язычок скользнул по клыкам и губам, убирая следы крови, и мадам Алоизия улыбнулась.
— И в остальном тоже хорошо… я бы сказала, что замечательно… А теперь смотри.
На столе появилось серебряное блюдо, на котором мадам Алоизия, макая мизинец в кровь, медленно выводила знаки Нижнего языка. Леди Фэйр хотела отвести взгляд, но не смогла.
Смотри.
Куда?
Туда. Разве не видишь, как кровь расползается, заливая царапины на серебре? Как проступает исподволь узор? Не цветы, не звери, но куклы, распятые на деревянных крестах. Танцуют. Неподвижны, а танцуют… Леди Фэйр хотела засмеяться, до того нелепым был танец серебряных куколок, но не смогла.
— Смотри, смотри… — голос мадам Алоизии лишил остатков воли. А вместо блюда на столе появилось черное озеро, в воде которого отражалось смутно знакомое лицо. Это ведь та рыжая, убитая в доме. Но как она? И почему? И…
— Смотри!
Девушка еще жива. Лежит. Где? Шкура. Камин. Отблески огня на белой коже. Тени на стене. Одна тень. Приближается, накидывает удавку… нет, перчатку. И нахалка берет подарок, прикладывает к руке. Смеется. Вот дрянь!
От злости леди Фэйр почти очнулась.
— Зверь рядом. Ходит-бродит. Ждет. Не она ему нужна, а ты… смотри.
Поверх черного озера, которое снова становилось блюдом, легли карты. Хрупкая дама в белом греческом наряде. Рыцарь в железе. Шут. И зверь.
— Видишь? Я показывала тебе прошлое, чтобы ты верила. А теперь показываю будущее. Но если веры в тебе не достаточно, то уходи.
— Нет, — сказала леди Джорджианна, прикладывая руки к вискам. Все-таки в комнате было душновато.
— Хорошо. Ты сильная. Ты умная. У тебя есть шанс, но…
— Но?
— Но ты должна понять, что… твой супруг, он слаб, — молочного оттенка когти пробили карту с шутом. — И лжив. И он хочет твоей смерти.
— Джордж?
— Да. В его сердце не осталось былой любви, зато появилась новая. Нет, не та, о которой ты думаешь. Та мертва и убита потому, что пахла тобой. Твои перчатки, твои духи, твой дом… Зверь ударил, но промахнулся. Теперь берегись, второй ошибки не будет.
Джорджи… как же он мог! Он ведь клялся в любви, обещал… что толку в мужских обещаниях?
— Не надо слез, дорогая, — мягко сказала мадам Алоизия. — В этом мире полно разочарований, но открытий не меньше. Там, где есть враги, найдутся и друзья.
Слабое утешение.
— Женщина. Девушка. Молодая, — карта легла поверх другой, и ухмыляющегося шута затмила юная красавица. — Хорошего рода. Красивая… ее ждут испытания… потери… страх… сила…
Кто же это может быть?
— Птица… вижу птицу рядом. Над нею? С нею? Не знаю. Простите, все плывет… ее ищите… найдете и тогда будете спасены. Обе. Карл! Карл, проклятый урод, иди сюда!
Мадам Алоизия вдруг закатила глаза, вытянула руки, словно желая схватить гостью, и зарычала. Искаженное внезапным гневом, ее лицо было ужасно. Не на нее — в расколотое зеркало смотрела леди Фэйр, не в силах сдвинуться с места. Когда же сведенная судорогой рука коснулась щеки, Джорджианна вскочила и с визгом бросилась прочь. Она бежала так быстро, как могла, а левретка в сумочке захлебывалась лаем.
И только выбравшись из дому — о чудо солнечного света! — леди Фэйр поняла, что так и не отдала деньги. Она немного постояла, приходя в себя и надеясь, что на пороге вот-вот появится уродец-шут и потребует оговоренную плату, а не дождавшись, спустилась к экипажу.
Возвращаться в ужасный дом по доброй воле Джорджианна не собиралась.
Пожалуй, приди ей подобное в голову, хозяева очень бы удивились.
— Глава 7. Где Дориан Дарроу оказывается в безвыходном положении, испытывает муки совести и ничего не делает
Он появился в мастерской без приглашения. Тяжелые шаги я услышал задолго до того, как открылась дверь, и встретил незваного гостя со шпагой в руке, хотя не имел ни малейшего желания продолжать ссору.
