— Когда едем? — я вновь обратилась к мистеру Хедли, от которого не скрылся наш молчаливый разговор с Калебом.
— Если желаете, пообедаем и можем отправляться.
— Спасибо, мы поели, так что я хочу побыстрее поехать на кладбище.
Мистер Хедли на секунду замер с открытым ртом, а потом вновь рассыпался в понимании и уважении.
— Да, конечно, понимаю ваши чувства. Уже прошу подать нам машину.
Я еще раз понимающе переглянулась с Калебом. Он помог мне подняться со стула, и обнял, как только адвокат скрылся за резными белыми дверьми, с искусным золотым обводом.
— Этот дом напоминает музей, — пожаловалась я его губам. Мне был очень трудно оторвать от них взгляда.
— Ничего я видел и похуже. А теперь иди с мистером Хедли и будь умницей, а я тем временем найду нашу комнату.
— Обещаю не осквернять могилы деда и бабки.
— Я надеюсь, — хохотнул Калеб. Нежный короткий поцелуй и вот я уже стою у дверей. Калеб настойчиво подталкивает меня к ним. — Не делай того, что я не одобрю, — повторил он и вдруг усмехнулся так обаятельно и легко, что мое сердце дрогнуло. — Пожалуйста.
Калеб знал, как меня подкупить. Когда наружу вырывалось его девятнадцатилетняя сущность, мне сложно было упираться. Пока его не будет рядом, мне придется строго выполнять его указания, и я знала, что не смогу нарушить обещание. Трудно сопротивляться Калебу, когда он просто гипнотизирует меня своим взглядом.
Мистер Хедли встретил нас как раз у выхода. Калеб помог мне надеть легкий вельветовый пиджак, и подал сумку, когда адвокат вышел в коридор со своим пальто.
— А вы мистер Гровер с нами не едете?
— Боюсь, что Рейн меня с собой не берет.
Мистер Хедли долго думал, прежде чем понял, кого Калеб назвал Рейн.
— О, простите, надеюсь, вас не обижает, что я называю вас Марлен? Я просто даже забыл, что теперь у вас не только иная фамилия, но и имя.
— Не страшно. Когда-то меня так звали, и Марлен остается моим вторым именем по-прежнему. Мои новые родители оставили его.
— Они весьма любезные люди, — вежливо сделал комплимент мистер Хедли, опасливо покосившись при этом на Калеба. Я скрыла улыбку, так как знала, что сейчас он не может понять, что же его пугает в Калебе и заставляет нервничать. Ведь Калеб выглядел не просто как истинный джентльмен он и говорил подобным образом, и его манеры разительно отличались от моих. И все же что-то его волновало. Ну, я знала что именно, и мне вовсе не было жалко мистера Хедли, даже было интересно смотреть как ходит взад вперед его кадык, когда он посматривает на Калеба.
— Они самые лучшие родители. Граф и его жена, единственные люди кого я считаю родителями.
— Граф? — пораженно переспросил мистер Хедли, и уж тут ни мне, ни Калебу не удалось удержаться от улыбок, столько много было благоговения в голосе адвоката.
— Вы не знали? Теперь я являюсь наследницей их титула. На данный момент я тоже графиня.
— Простите, я, наверное, должен обращаться к вам по титулу.
Калеб принял очень важный вид, прежде чем сказать.
— Нет-нет, графиня не хочет, чтобы кто-нибудь знал о ее титуле. Она сохраняет в стране инкогнито.
— Понимаю, — протянул адвокат, и стал похож при этом на важного индюка, которому сейчас вовсе не шли седые взмокшие виски. Они портили всю картину важности. Да уж, стоило его пожалеть, такого важного клиента у него еще не было.
Я как смогла, напустила равнодушие, и все же, наверное, мои глаза выдавали меня, так как мистер Хедли вдруг посмотрел на меня внимательнее, чем прежде.
— Тогда думаю, вы не будете скучать мистер Гровер. Если вам что-то потребуется, звоните Перки, он постарается вам угодить.
— Главное верните поскорее Марлен, а мы уже тогда найдем чем заняться, чтобы я не скучал. — Калеб говорил нарочито фамильярно с мистером Хедли. И что меня удивляло, тот не только не обижался, он еще и с большим уважением, чем ко мне относился к Калебу. Выходя, я оглянулась на Калеба, и тот послал мне насмешливый воздушный поцелуй.
На улице ждал сверкающий черный лимузин, вполне в стиле Сторков, и я иронично усмехнулась про себя при виде этой махины. Да уж, а вот денег, чтобы содержать внучку, у них почему-то так и не нашлось.
Почти десять минут мы молчали. Тесное помещение действовало удушливо, да и к тому же мистер Хедли вставлял некоторые замечания по поводу улиц, пока я немного грубовато не оборвала его:
— Мистер Хедли, я последние 10 лет прожила в Чикаго.
Он неловко умолк, и чтобы смягчить свою грубость я поинтересовалась:
— А когда мои дедушка и бабушка перенесли тело Фионы из Нью-Йорка?
— Пять или шесть лет назад.
Я подавила истерический смех. Как раз в то время, когда они появились на пороге нашего дома, с желанием общаться со мной. Как интересно, неужели их замучила совесть? А может, что-то изменилось, и им стали вдруг не интересны их деньги, друзья и мнение общества?
— Вы их помните? — вопрос заданный просто из вежливости заставил меня покраснеть.
— К сожалению да. Потому не рвусь ехать к ним на кладбище.
Машина въехала к парковке кладбища, и это позволило нам не продолжать обоюдно тяжелого разговора.
Мы вошли в ворота, и к нам на встречу вышел охранник, такой же древний, как и плиты могил, одетый чисто, но во все старое. Услышав отрывки их с адвокатом разговора, я поняла, что он нас ждал. И по нему можно было понять, что он удивлен, узнав, какая именно нам могила нужна. К ней никто не приходил с тех пор, как ее перевезли из Нью-Йорка.
Он повел нас запутанным лабиринтом рядов разных могил. Я оборачивалась на некоторые из них и пыталась уловить названия фамилий и фотографии, но в скором времени я устала от мелькания чужих незнакомых лиц. И вот мы вышли к совершенно другой картине. Наверное, к старому кладбищу, — догадалась я.
Эта часть кладбища была не такой ухоженной, порядочно зарос не только старый участок с выцветшими могилами, но и даже некоторые новые памятники. Их неухоженный вид нагонял только тоску и тревогу, но никакого страха. Трава повсюду неаккуратно подстрижена, клумбы выделялись яркими цветными пятнами, дико выросших, цветов, запах которых все еще напоминал лето, а ведь на дворе стоял сентябрь. Воздух, наполненный этим сладковатым ароматом, заставлял думать, что так сами умершие пытаются скрыть запах своего забытья и отхода.
Адвокат семьи по-прежнему удивленный и раздосадованный, что я не пожелала поехать на кладбище к деду и бабушке, шагал недалеко от меня. Хоть он и был чужим человеком, но его присутствие меня не раздражало.
Я села у небольшого надгробия с вырезанной на нем фамилией Сторк, потемневшей и еле заметной, а вот фотография Фионы была необычайно яркой. Если бы не сторож я бы вряд ли сама нашла надгробие, среди этих старых всеми забытых могил. Старик сторож удивленно молчал возле меня. На могилу никто раньше не приходил, а тут вдруг юное, нервное существо и тип в костюме одновременно.
