Зачем ему это? Неужели нет никаких других способов? Доктор же говорил, что лечение бывает разное.
— Видишь, ты справилась, — одними губами улыбнулся мужчина, когда я начала отсоединять проводки.
Пальцы обвели по кругу один из новых ожогов в области сердца, совсем свежих, вздувшихся волдырями, и Платон чуть вздрогнул.
— У тебя хотя бы есть какие-нибудь заживляющие мази? — Я не узнавала собственный голос.
— Само пройдет. — Он перехватил мою руку.
Несколько долгих секунд мы смотрели друг другу в глаза, и отчего-то казалось, что сейчас он видит меня настоящую. Ту, что скрывалась за чарами, прятала свой секрет.
— Мне надо отдохнуть, — безапелляционно отрезал он. — Подготовь к вечеру всю необходимую информацию. Попробую разобраться с твоей родней.
Вернувшись в комнату, я долго не могла прийти в себя. Вышла в сад, чтоб хоть немного проветрить голову. Уж не знаю, специально так было задумано (скорее всего, да), но там росли многие целебные коренья, которые использовались в ведьмовских практиках. Пусть цветы давно отмерли, и листва опала, но для моей задумки требовались корешки растений — а этого добра здесь было предостаточно.
«Сама сделаю ему заживляющую мазь!» — упрямо решила я и принялась выкапывать коренья.
Самая простенькая, с минимумом ингредиентов готовилась буквально за полчаса. Притащив откопанное «добро» в кухню, я немного прошлась по шкафам в поисках недостающего. Хорошо жить в доме, где полно всяких магических трав, сушеных, толченых, разложенных по баночкам как приправы.
Зелья и снадобья — единственное, в чем я была по-настоящему сильна. Они получались у меня легко, все пропорции я помнила наизусть, а если даже не знала их — чувствовала интуицией. Я умела менять составы без ухудшения качества, могла усиливать свойства. Хоть в чем-то я удалась. Если не в лунной магии или не в отцовских силах, то хотя бы в умении сварить качественное зелье.
В скором времени миска с густым кашицеобразным варевом была у меня в руках.
«Я ведь не знаю, где его спальня!» — запоздало дошло до меня.
В этом замке можно блуждать целый день в поисках нужной комнаты. Но так как всё равно уже сделала мазь, решила начать с гостиной. Хотя шансов, что он остался там же, где проводился сеанс «лечения», было мало.
Как же я удивилась, обнаружив его, лежащим все на том же кофейном столике.
«Он хотя бы жив?!» — пойманной в силки птицей забилась отчаянная мысль, я кинулась к Платону.
— Что ты делаешь? — Он распахнул веки, когда я проверяла пульс, попытался подняться на локтях, но был слишком слаб и в итоге рухнул обратно.
Шокировано оглядела оставшиеся после «лечения» ожоги на его груди, лодыжках и запястьях. За прошедший час они воспалились еще больше и припухли.
— Само пройдет! — передразнила его я, прикусив язык, чтобы не начать ругаться. — Я принесла заживляющую мазь.
— Я не нуждаюсь в твоей помощи. — Недовольно зыркнул на меня Платон, но, похоже, силы действительно почти покинули его, потому что он так и продолжал лежать на этом чертовом столике.
— Что же ты не сказал это себе, когда просил меня бить тебя током? — Я отставила миску в сторону и скрестила руки на груди, смотря на него с вызовом.
— Я не нуждаюсь сейчас в твоей помощи, — повторил Платон, выделяя акцентом «сейчас».
Сделала глубокий вдох, чтобы не сорваться на него. Как ребенок, честное слово! И ведь на своего брата по телефону он шипел похожим тоном. Как он тогда сказал? «Не надо обо мне беспокоиться?» Что-то подобное.
Понятия не имела, что произошло у него с семьей, но чутье мне подсказывало: виноваты во всем были отнюдь не родственники Платона.
— Со своим братом ты так же общаешься? Тебе хотят помочь, а ты воротишь нос? — наверное, зря я это говорила, но ситуация настолько разозлила, что просто вывалила ему, что думаю, — Нет ничего стыдного в том, чтобы попросить помощи или признать, что ты был неправ!
— Я не просил консультацию психолога. — Платон отвернулся и свел брови к переносице.
— Зря, потому что она тебе явно не помешала бы. У тебя эго размером с этот замок, а тараканов в голове больше, чем сорняков в саду.
— В саду нет сорняков, о нем заботятся, — буркнул Платон, поджав губы.
— А о тебе заботиться некому, потому что ты сам распугал и оттолкнул от себя всех, кого только мог.
Я не знала наверняка, сказала просто в порыве раздражения, но по тому, как закаменело лицо мужчины, поняла, что попала в самую точку. Он действительно отталкивал от себя всех, кто был ему дорог. Всех, кому дорог был он сам. Словно наказывал себя за что-то.
Прикрыла на секунду глаза: «Не насильно же я буду его мазать»
Вздохнув, развернулась и зашагала к выходу. Как хочет. Если гордость не позволяет ему принимать помощь, кроме той, что его калечит, то небо ему судья.
— Стой.
Я сделала несколько шагов, даже не поняв, что он меня позвал.
— Стой! — повторил уже громче.
Обернулась, вопросительно подняв брови.
Платон смотрел куда угодно, только не мне в глаза.
— Что там у тебя за мазь? — хмуро спросил он.
Да ладно?
Я не стала язвить (хотя очень хотелось), а просто подошла и продемонстрировала ему массу зеленовато-коричневого цвета. Не худшая из возможных. Мама даже использовала её в качестве массажного крема, спасая меня от солнечных ожогов. В детстве я постоянно обгорала.
— Ты уверена, что этим безопасно мазаться? — не удержался от сарказма мужчина. — Продукт сертифицирован?
— Очень смешно. Поверь, мазь даже есть можно при желании, хуже она не сделает, — фыркнула я, защищая свое варево. — Просто доверься мне. Хотя бы ненадолго.
Он обессиленно кивнул и прикрыл веки, как бы давая полное разрешение творить с собой всё, что мне вздумается. Я зачерпнула немного мази на ладонь, подумала, с какого ожога лучше начать. Шагнула к лодыжкам и аккуратно коснулась воспаленной кожи.
Платон поморщился, но никак больше не отреагировал, что дало мне уверенности — можно продолжать. Осторожными, медленными движениями я втирала мазь в лодыжки. Мужчина дышал расслабленно. Конечно, ему было больно — касания к свежим ранам никогда не причиняют удовольствия, — но он мужественно терпел.
От ног я перешла к запястьям. У него красивые руки. Вены выделяются, вьются под кожей. Длинные пальцы, ладонь мощная, но не грубая “лопата”, а очень даже завораживающая. Мне подумалось, что если бы Платон был за рулем машины, то я бы точно засмотрелась на то, как он ведет.
Слишком уж хороши его руки.
Всё ещё стараясь не причинять боли резкими движениями, я намазала кожу запястий. Мне несознательно нравилось касаться его кожи, чувствовать все эти вены и артерии, вести по ним как по запутанному лабиринту.
Я даже задержалась на руках чуть дольше, чем требовалось. Просто чтобы убедиться, что мазь впиталась хорошо.
А потом настал черед груди. Я застыла перед тем, как коснуться ожога у сердца. Почему-то показалось, что именно эта часть тела какая-то запретная. Может, оставить Платону миску и уйти? Сбежать, пока не поздно?
Но потом я подумала, что нет ничего плохого или постыдного в помощи. Я всего лишь возьму немного мази… вотру круговыми движениями…
Платон замер. Я уловила, как напрягаются его мышцы, как каменеет грудь под моими пальцами. Все мускулы становятся ощутимы, как у мраморной статуи. Дыхание его потяжелело.
Кулаки сжались, и все вены проступили лишь сильнее. Я завороженно продолжала водить кончиками пальцем по линии ожогов.
Внезапно Платон перехватил мою руку, разрывая наш странный лечебный обряд, в который я сама погрузилась как в транс.
— Достаточно, — хриплым голосом произнес он.
— Я не закончила.
— Я сказал: достаточно.
Он глянул на меня из-под сведенных бровей, и что-то в этом взгляде заставило меня резко остановиться. Я подняла свободную ладонь с полупустой миской в качестве знака капитуляции.
— Всё поняла. Ухожу. Это оставляю, пожалуйста, помажь сам.
