в мои покои и есть со мной керме. А после я буду проводить с ней ночь.
Больно, больно, больно! Боль душила, обжигала щёки, рвала грудь, рвала рассудок, сжимала шею сзади, пульсировала чернотой в глазах, едкой кислотой плескалась в горле. Спину и грудь свело, и Камайя, будто ослепнув, стояла, а перед глазами было то, о чём он сказал: его руки на чужой коже, горячее дыхание на чужой шее, его запах в чужих тёмных волосах, его лицо над другими лицами, не её, не её.
- Такого не будет. - Слова обдирали горло и губы. - Никогда. Я уйду.
- Ты не уйдёшь. - Он стоял, и ненависть росла, чернела, устремляясь к его красивому лицу. - Я не отпущу тебя.
- Тогда я убью тебя или себя, - яростно прохрипела Камайя, не видя ничего, кроме его пальцев на груди Нуун. - Но этого не будет. Не будет. Не будет.
Аслэг поднял бровь и наклонил голову к плечу. Черное пульсировало вокруг его чёрного халата, чёрных волос. Камайя шагнула в сторону, к окну, пытаясь дышать, и полупривычно бросила взгляд на сторожевую башню, но глаза распахнулись, и тело внезапно оттолкнулось от пола, бросаясь в полёт, опережая рассудок, без разбега, в сторону, выбрасывая руки вперёд, толкая его, отталкивая, отстраняя, выбивая из-под смерти, летящей в его грудь, подставляясь под остриё, принимая на себя обжигающую боль, впившуюся в правый бок, растущую, рвущую, погасившую сознание, погасившую свет, погасившую мир.
96. Руан.Тебя угощают
Руан мрачно сидел на ковре, наблюдая, как Бутрым принимает подносимые стаканчики с быузом, из вялого и сонного становясь бодрым и красным. Харан сидел в подушках, и место рядом с ним пустовало - Аслэг, трезвый, чёрный и, как всегда, мрачный, без всякого почтения к обычаям покинул его почти в самом начале пира, после того, как почти с видимым результатом прожигал взглядом дыру в Бакане, сидевшем с другой стороны от отца. Кам, умница, сыграла свою роль безупречно: выехала встречать этого угольного чёрта с утра, будто предвидела, когда он появится. Свайр, дрожа, рассказывал, встретив Руана в местном подпольном кабаке, как она вцепилась в Аслэга и как смотрела на него, подкидывая идеи пыток двух бандитов, что отряд привёз с юга для допроса. Прирождённая актриса.
- Господин, тебя угощают.
Малышка-служаночка подала над ладонью стакан с быузом. Руан поднял глаза, оглядывая зал, но на него смотрело много людей, в том числе и Свайр. На прошлой неделе пир был скромнее, так, не пир, а пирок, и подушка, принявшая на себя роль жертвы, послушно впитывала быуз, но сегодня спасительной подушки Руану не досталось. Придётся пить.
Он опрокинул стакан, подцепляя пальцами кус жирной баранины. Если пьёшь - надо есть. Свайр следовал этому принципу, пока они сидели в подвале, потребляя жгучее хмельное производства Соот-хасэна, но тут, на пиру, немного отстал по части потребления твёрдой пищи, и глазки начинали потихоньку шалеть. Беда-а. Он уже в кабаке завёл песню о том, что Кам, видите ли, подпевает Аслэгу. Вайшо, полудурок! Напугал Свайра этими словами о льве и львице до трясущихся поджилок.
- За славные победы и за Халедан! - хрипло каркнул Бутрым, поднимая стакан с быузом, и Руан застонал про себя, принимая от служаночки ещё один стакан. Если бы не Свайр и не тот кабак, он был бы куда трезвее. Пошёл, называется, позавтракать! Сидел себе, ел дорогую яичницу, которую Алай, пытаясь приготовить, с поразительным упорством либо жжёт, либо недожаривает, и тут ввалился этот Свайр с безумными глазами и сразу потащил его в подвал, рассказывая, какая лютая госпожа Камайя. Рикад, не будь дурак, сразу свинтил оттуда, скорчив рожу, а Свайр вцепился в халат и жалобно тряс рябым пухом вокруг лысины. Ну, спорить с ним, конечно, сложно: Кам бывает крайне резка, и глаза её режут, как лекарский нож в руках Катулы, стоящей над больным. Как слова той же Катулы, когда она командует подручными. «Держать. Зажми. Суши».
«Я могла её спасти», - сказала Катула. - «Возможно, она не смогла бы родить снова, но я могла спасти её и ребёнка. Жаль, что ты не привёз её». Жаль. Жаль! Что за слово?! Подонок! Вот то слово!
- Господин, тебя угощают.
Горечь быуза глушила память. Руан вздохнул. Камайя тоже рискует. Знать бы раньше - все сундуки и мешки забили бы этими травами. Он тоже молодец, конечно. Два мешочка всего, при том, что рядом этот дурень Рикад с его блудливым нравом. Надо было его сразу отправить в Валдетомо. Привёл жеребца - и гуляй, чёрт коричневый.
Нада весело хохотал над чем-то с соседом, молодым красивым парнем из сотни Харана. Руан помнил его: муж двоюродной сестры Алай, из Оладэ. Наверное, Харан его поставил десятником, а влиятельное имя хасэна позволило пригласить его в подушки. Бакан сидел смирно, спокойно, иногда отпивая из стаканчика, но не усердствовал, а вот отцу иногда отправлял «гонцов» с хмельным. Девушки, прикормленные Кам, с испуганными лицами сказали вечером, перед пиром, что Аслэг с ним сцепился чуть не до крови, орал страшные угрозы и проклятия, но, видимо, как всегда, немного преувеличили. Либо у Бакана стальная выдержка - после страшных угроз и ссоры со старшим братом так мирно и степенно взирать на мир из подушек.
Чёртов Аслэг. Надо выловить его и поговорить, спокойно, взвешенно. Понять, что у него на уме. Где-то в глубине души жила надежда, что с ним можно договориться мирно. От Хале до Восточных гор столько места! Гуляй - не хочу! Как ветер!
- За истребление тех, кто поднимает руку на хасэ! - крикнул Бутрым, и его красный пористый нос вздрогнул над жидкими усами. - Халедану слава!
- Слава. - Руан опрокинул ещё один стакан и
