всех мирах Альянса. Ты же о Таше беспокоишься? Так перестань изводить себя глупостями: ты обучен считывать чувства людей, а она свои чувства к тебе и не думает скрывать.
– Чувства людей переменчивы, – глядя в сторону, бросил Стейз.
– Я бы не присвоил этой «истине» статус всеобщности, – запротестовал Оррин. – Как по мне, чувства – одна из самых долговечных придумок природы. Чтобы изменились глубокие, искренние чувства, в жизни человека должно произойти нечто экстраординарное, да и то оно может больше укрепить чувства, чем разрушить их. Твои, например, не уничтожили ни амнезия, ни эмоциональное выгорание.
– Однако я не могу создать эмоциональную связь, ту верёвку, что можно дёрнуть в обе стороны. Если что-то случится с Ташей в пустоте, я даже отыскать её не смогу! И я не могу посмотреть на пустоту её глазами, не могу сразу увидеть тайны подпространства, как о том мечтают все граждане Альянса.
– «Сразу увидеть» – смешно слышать! – воскликнул Оррин. – Для этого «сразу» надо учиться семь десятков лет, дармовые пряники жизнь никому не раздаёт! Даже Брилс сделал ставку исключительно на тебя, и правильно сделал: ты уже помог делу спасения галактик больше, чем кто-либо иной.
– Я не единственный крупный нуль-физик вселенной, есть множество других учёных, причём не лишённых эмоций. Элис разбирается в теории пустоты не хуже меня, в каких-то её разделах даже лучше.
Если бы Стейз мог рассердиться, точно бы вознегодовал на раскатистый смех друга. Умение определять эмоции далеко не всегда давало представление об их причинах.
– Умозрительная ревность – самое пустое из всех чувств, – фыркая от всё прорывающегося хохота, выдавил Оррин. – Понимаю, когда мужчина мучается, увидев любимую в объятиях другого, но страдать просто так, без всяких к тому оснований, не каждому дано! Идея, что Таша перейдёт к другому некроманту для создания с ним крепкой ячейки исследователей пустоты, конечно, гениальна и полезна для блага галактик, но неосуществима. Чувства не перенастроишь, как музыкальный инструмент, а твоя чрезмерная логичность заводит твои размышления в несусветные дебри чепухи. Прекращай, Стейз. Помнишь девиз первооснователей Альянса? Живи по совести, делай что должен, и не нарушай этих правил при попытках изменить неподвластное тебе.
...
Будни Таши чаще всего проходили среди нуль-физиков, но Бассит требовал по-прежнему считать её сотрудницей его ведомства и шутливо именовал её «экологом пустоты».
– Ты столько лет занималась спасением живой природы – самое время заняться спасением неживой, а мы поможем, чем получится, – толковал Пятый стратег. – Физики подходят к проблеме со стороны математики и формул, бьют её в лоб, так сказать, а мы зайдём с тыла: разберёмся в основаниях устойчивости пустоты как биоценоза. Что самое главное в экосистеме? Биоразнообразие, способность к саморегуляции и замкнутость круговорота веществ. Что изменили физики? В первую очередь замкнутость круговорота: накачали пустоту энергией туннелей, сигналов связи и светом звёзд. Какой следует вывод?
– Надо перенаправить излишек по безопасным каналам, как поступают при затоплении полей.
Проводить аналогии между материальным и нематериальным миром было непросто, но тысячи экологов Альянса дружно взялись выдвигать идеи и предлагать нетривиальные решения. Физики вначале посмеивались, потом заинтересовались выдвигаемыми тезисными планами и взялись с пользой для дела переиначивать их на свой лад. Увы, большинство концепций базировалось на первоначальном освобождении подпространства от не самых насущных и жизненно необходимых функциональных конструкций. В итоге больше всего Ташу поражали не хитроумные научные разработки, а готовность людей Альянса безропотно сидеть без связи, без перемещений по галактикам, законсервированными на своих планетах и без возможности хотя бы узнать новости, пока не «рванёт» или пока не восстановят межгалактическое сообщение.
– У многих пострадают их бизнес, работа, личные отношения, но никто не ропщет и не высказывается против таких планов, – как-то раз не выдержала Таша и высказала Басситу своё недоумение.
– Все согласны с мнением физиков, что это единственный шанс спасти их планеты, – больше её удивился главный эколог содружества галактик.
– Не всех и не везде такое соображение останавливает. Надежда пережить всеобщий Армагеддон на личном благоустроенном островке (или отдельной защищённой планетке) позволяет пренебрегать миллионами чужих жизней, – сказала Таша, и кольганец поражённо мигнул, потом сочувственно посмотрел и долго гладил её по волосам сухонькой ладонью с когтистыми пальцами. Роли Таши в сообществе Альянса менялись, но она по-прежнему не была такой как все.
Особенно сильно свою непохожесть она ощущала при встречах с родителями Стейза. Если все окружающие её люди за долгие века успели привыкнуть к хладнокровной невозмутимости наурианцев, то ей такая задача пока не поддавалась. Она могла сколько угодно внушать себе, что мать Стейза чисто генетически не способна испытывать неприязнь и недовольство, но волей-неволей замечала все признаки таковых. По её ощущениям недовольство родителей Стейза их отношениями нарастало день ото дня, и воспоминания о словах собственной родной матери мало успокаивали.
«Отношения, в которых один любит, а второй позволяет себя любить, долго не живут», – заявила мать.
Таша твёрдо знала, что мама неправа, что просто не осведомлена об особенностях инопланетной расы, что Стейз любит её больше, чем можно выразить какими бы то ни было эмоциями. Он редко произносил слова признаний, но предугадывал все её желания и исполнял ещё до того, как Таша успевала их озвучить. Стоило ей проявить горячий интерес к прочитанной книге – и появлялись билеты на фильм или спектакль, снятый по её сюжету и идущий где-то в тридесятой галактике, но прямо сейчас. Случайно обронённая фраза, что на Омега Хала растут самые красивые розы на свете, – и в её комнате стоит кадушка с цветущим кустом. Её экипировка при отъездах на другие планеты, её защита от агрессивных видов их фауны были предметами постоянных забот её стратега и добродушных шуток коллег-экологов. На днях биосинтезатор в их жилом блоке выдал на десерт нечто ярко-красное, стоящее на тонких лапках и такое умилительно пушистое, что Таша приняла это нечто за живое существо, случайно забравшееся в кухонный агрегат.
– Какая очаровательная... кракозябра! – воскликнула она. – Стейз, кто это?
– Пирожное, созданное в соответствии с твоими вкусами: Крок отметил, что тебе особенно нравятся пушистые объекты и объекты алого цвета, а я знаю, что ты любишь безе и заварной крем на сливках. Здесь соединено всё вместе.
– Гениально, – рассмеялась Таша. – Я ещё зверей люблю, поэтому отдельная просьба: не маскируй порции овощного рагу под щенят и тигрят, ладно? Мне будет жалко их есть!
У них возникали
