11.02
СЛАДКИЕ ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ
«Оставь меня в покое! Я уже все сказала тебе! Ты мне ничем не поможешь!»
Крик Лены выбросил меня из тревожного сна. Я натянул джинсы и серую майку, не переставая думать о том, что день, которого мы так боялись, наконец наступил. Период ожидания завершился.
«…Шепотом, а не грохотом взрывов; шепотом, а не грохотом взрывов…»
Лена бредила, а день лишь начинался.
Книга! Я совсем забыл о ней. Пробежав по лестнице и вернувшись в комнату, я, ожидая привычного ожога, потянулся к верхней полке шкафа, где среди белья прятал гримуар. Но я не обжегся. Потому что книги там не было.
Наша «Книга лун» исчезла. Сегодня мы нуждались в ней как никогда. Голос Лены звенел в моей голове:
«Вот как кончается мир — шепотом, а не грохотом взрывов…»
Лена цитировала Элиота. Дурное знамение. Схватив с полки ключи от «вольво», я побежал в гараж.
Когда я свернул на Голубиную улицу, выглянувшее из-за тучи солнце осветило земельный участок Гринбрайра. Там находилось единственное бесхозное поле в Гэтлине, на котором и проводили реконструкцию битвы. На возвышенной части уже виднелись пушки, вокруг которых суетились люди. Забавно, что за закрытыми окнами машины я не слышал орудийных залпов, зато они звучали в моей голове.
Через несколько минут я подъехал к особняку Равенвуда. Страшила, ожидавший меня у крыльца, громко лаял. Я увидел на веранде Ларкина. Он стоял, прислонившись к одному из столбов, и играл со змеей, которая ползала по его руке. Сначала это была его другая рука, затем змея. Он лениво менял формы и походил на крупье, тасовавшего колоду карт. На мгновение я оторопел. Наверное, вид змеи и заставлял Страшилу лаять. Впрочем, немного поразмыслив, я понял, что собака могла облаивать и меня, а не Ларкина. Так уж случилось, что при последней встрече мы с Мэконом расстались довольно враждебно. А Страшила принадлежал Равенвуду.
— Привет, Ларкин.
Он рассеянно кивнул. Из его рта вырвалось облачко пара, напоминавшее дым сигареты. Оно вытянулось в столбик, образовало кольцо и превратилось в крохотную белую змею, вцепившуюся в собственный хвост. Через мгновение рептилия пожрала саму себя и исчезла.
— На твоем месте я не входил бы туда. Твоя подруга немного не в себе. Как бы это сказать… Немного ядовита.
Змея обвилась вокруг его шеи и трансформировалась в воротник кожаной куртки. Тетя Дель распахнула дверь и выглянула наружу.
— Ну наконец-то! Мы заждались тебя. Лена в своей комнате. Она никого к себе не пускает.
Я с тревогой посмотрел на ее перепуганное лицо. В этой женщине все кривилось набок. Один конец шарфа свисал с плеча почти до пояса; очки сидели косо; узел седых волос наполовину распался и сполз в сторону. Я пригнулся и обнял тетю Дель. От нее пахло как от антикварного шкафчика Сестер, наполненного старыми простынями и мешочками с лавандой. За ее спиной я увидел Рис и Райан. Они стояли в скорбных позах, напоминая мне людей, ожидавших в приемной госпиталя плохих новостей о своем больном родственнике.
И вновь особняк Равенвуда оказался настроенным на Лену, а не на Мэкона. Хотя, возможно, их самочувствие теперь совпадало. Впрочем, Мэкона поблизости не было, поэтому я не мог убедиться в правильности своей догадки.
Интерьер внушал страх и трепет. На каждой стене расплескались цвета ярости. Гнев изливался из всех канделябров. Возмущение вплеталось в толстые ковры. Ненависть мерцала из-под торшерных абажуров. По полу ползли тени, просачиваясь в стены и, как мне показалось, даже в мои кроссовки, потому что я не видел их целиком: под шнурками чернела абсолютная тьма.
Я не сумел в подробностях рассмотреть холл. Меня все время отвлекали нехорошие ощущения в животе и коленках. Я осторожно шагнул на первую ступень большой ажурной лестницы, которая вела на второй этаж — к комнате Лены. В недавнем прошлом я поднимался по этой лестнице сотни раз. Но сейчас меня терзали сомнения. Я не имел понятия, куда вели ступени. Все было как-то по-другому. Тетя Дель посмотрела на Рис и Райан. Они медленно пошли следом за мной, словно я вел их по опасной тропе через фронт неведомой войны.
Когда моя нога опустилась на вторую ступень, дом содрогнулся. Свечи в древнем канделябре качнулись надо мной, забрызгав воском лицо. Я пригнул голову и отступил назад. Внезапно лестница выгнулась под моими ногами и с щелчком отбросила меня в холл. Я упал на ягодицы и заскользил по полированному полу в направлении прихожей. Рис и тетя Дель отскочили в стороны, но я сбил с ног малышку Райан — прямо как шар, сносивший кегли на дорожке в боулинге.
Поднявшись с пола, я сердито крикнул:
— Лена Дачанис! Если ты еще раз выбьешь лестницу из-под моих ног, я отправлю жалобу в дисциплинарную комиссию.
Я снова поднялся на две ступени. Ничего не случилось.
— Мне придется позвонить мистеру Холлингсворту и лично подтвердить, что ты являешься опасной лунатичкой.
Перескакивая через две ступени, я добрался до первой площадки.
— Потому что если ты сбросишь меня вниз, то именно такой и будешь. Лена, ты слышишь меня?
В моем уме что-то щелкнуло, и раздался ее голос:
«Ты ничего не понимаешь».
«Я знаю, тебе страшно, милая. Но, закрывшись в своей комнате, ты не улучшишь ситуацию».
«Уходи!»
«Нет».
«Я говорю серьезно, Итан. Уходи. С тобой может случиться беда».
«Я не могу».
Я встал у порога ее комнаты и прижался щекой к прохладной двери. Мне хотелось быть рядом с ней, так чтобы еще раз пережить приближение сердечного приступа. Но пока она подпустила меня лишь к порогу комнаты. И приходилось довольствоваться только этим.
«Итан, ты здесь?»
«Да».
«Мне страшно».
«Я знаю, Лена».
«Я не хочу, чтобы ты пострадал».
«И я не хочу».
«Итан, мне так больно разлучаться с тобой».
«Тогда не покидай меня».
«А что случится, если я уйду?»
«Я буду ждать тебя».
«Даже если меня заберет Тьма?»
«Даже если ты станешь чернильно-темной».
Она открыла дверь и затащила меня в комнату. Звучала музыка. Я узнал эту песню. В ней чувствовался гнев. Хард-рок. Тяжелый металл. Но слова были теми же.
Шестнадцать лун, шестнадцать лет,
Шестнадцать неразвеянных тревог,
Шестнадцать снов, и плач в ответ
Чрез годы, словно верный пес у ног.
Наверное, она плакала всю ночь. Скорее всего, так оно и было. Когда я прикоснулся к ее щеке, там все еще оставались полоски от слез. Я сжал ее лицо в ладонях, и мы начали молча раскачиваться в такт мелодии.
