Я не стала ничего пережидать. Вышла, откинула с головы капюшон, ощущая, как холодные капли стекают по лицу и за шиворот. Пошла, продолжая дрожать, спустя, наверное, час, поняла, что иду в другую сторону. Развернулась и снова пошла, брела, бессмысленно переставляя ноги, уже не просто желая — мечтая разреветься. Дождь плакал за меня.
К экипажу я так и не вышла, но из леса выбрела, даже не к селу — маленькому незнакомому городу. Видимо, это и был Бриок. Дождь к тому времени кончился, а вот мой озноб только усилился, хотя одежду я тут же просушила огнём. Чистые ребятишки с хитрыми вороватыми глазами, встретившие меня любопытными взглядами, тут же указали на единственную местную гостиницу.
Ненавижу число двенадцать, а вот три — хорошее число. Гостиница в Тороне, в Тароле, теперь вот тут. Словно я замыкала некий круг, впрочем, не знаю, к чему была эта мысль. Наличных денег с собой у меня почти не осталось, но на ночь-другую хватит, а потом будь что будет. Я никогда не болела по-настоящему, у одарённых обычные болезни вообще редкость, но сейчас, измученная всеми событиями, произошедшими за последний год, я чувствовала себя именно больной. Голова казалась раскалённым шаром, горло саднило, кости ломило, и одновременно мне было холодно. Будучи огненным магом, прежде я не знала чувство холода, но теперь…
Получив ключик от своего нового номера, я поняла, что не дойду даже до второго этажа. Села на один из стульев прямо на первом, перед шаткой деревянной лестницей, и стала разглядывать сонную муху, ползающую по потолку. И плевать этой мухе было на осень и наступающие холода.
— Мисс? Мисс?
Чей-то голос звал меня, но у меня уже не было сил отозваться.
Габриэль. Мне так хотелось сейчас увидеть Габриэля, больше, чем когда-либо раньше. Именно его, хотя ему было лучше без меня, лучше, лучше, лучше! Не надо его искать, и идти к нему не надо. Я уговаривала себя, кажется, даже вслух, теперь уже почти совершенно точно уверенная, что Корнелия Менел в Приюте смятенных духом — это я сама несколько лет спустя. Не надо искать Габриэля и звать его не надо, он далеко, он не услышит, он не придёт, я сама виновата, только я во всём виновата. И в том, что мать меня бросила, ушла и сошла с ума, выгорела — тоже виновата я, если бы вместо меня родился бы мальчик, если бы я вообще не родилась, то она бы придумала что-нибудь другое и осталась нормальной, живой! Если бы не я…
Пламя металось вокруг, как обезумевший от отчаяния лекарь, не знающий, чем помочь, как удержать на краю. Огненные буковки, складывающиеся в имя Габриэля Фокса, порхали вокруг моего лица, а я отмахивалась от них, то смеясь, то поскуливая, то угрожающе покачивая пальцем — вот, мол, как ты заговорила, капризная стихия, то он тебе был нехорош, а теперь ты требуешь его!
— Мисс?! — голоса пробивались сквозь жар, но я отмахивалась от них, как могла.
Всё пройдёт, однажды всё пройдёт, так или иначе. Чем бы всё это не закончилось для меня — хутором, Королевским дворцом или Приютом смятенных духом, однажды это всё пройдёт.
Я вдруг вспомнила, как мы с Габриэлем сидели на полу на кухне в поместье Лаэнов. Давным-давно, целую вечность назад.
"— О чем ты думаешь?
— Честно?
— Можешь соврать, но постарайся сделать это убедительно.
— Я думаю, как жаль, что у нас в кружках не вино.
— С чего бы это?!
— Трезвый ты никогда меня больше не поцелуешь…"
Я вспоминаю и улыбаюсь, хотя губы и трескаются от этой бесполезной пустой улыбки.
Глава 72
Первый раз в жизни я заболела так тяжело. Так тяжело, что, наверное, бредила от жара, который никак не хотел сбиваться. Может быть, ослабленному организму хватило прогулки под дождём в мокрой одежде и сырых ботинках, а может, моё состояние вообще не имело к дождю и холоду никакого отношения. Ослабленное и магически, и в целом тело отказалось продолжать куда-либо идти, сознание решительно к нему присоединилось.
Зато мне нравились мои горячечные галлюцинации, в отличие от мыслей, они были прекрасны. Габриэль был рядом, и я видела, даже порой чувствовала его как живого, настоящего, и мне не хотелось пробуждаться и возвращаться в реальность, в которой он не сидел рядом, не поил меня какими-то горячими отварами и мясным бульоном, не заплетал мои растрёпанные волосы, не переодевал в сухую, тёплую и новую одежду. В своих видениях я засыпала, положив голову ему на колени, а порой болтала что-то, как Мэй в своих пограничных состояниях между явью и сном. То просила прощения, то в чем-то, наоборот, обвиняла, то просила не уходить, потому что мать от меня ушла — и ничем хорошим это не закончилось, то умоляла пойти и разыскать возницу, который — зуб даю! — до сих пор ждёт меня где-то в лесу, не сходя с места…
Однако в один прекрасный день жар всё-таки спал, и я проснулась, ощущая себя слабой, но совершенно вменяемой, к моему же великому сожалению. К сожалению, потому что мне отчасти даже нравилось своё беспомощное прежнее состояние, в котором можно было ничего не решать и ни за что не нести ответственность.
А ещё пора было уже окончательно распроститься с глупыми мечтами и иллюзиями. Обо всём. Потому что закончить жизнь, как Корнелия, я всё-таки не хотела.
Если посещение Приюта смятенных духом было на самом деле, а не привиделось мне за компанию, конечно. Судя по окружающей обстановке и виду из небольшого окошка с трогательными голубыми занавесками — не привиделось. Я всё ещё была в Бриоке. Вероятно, по доброте душевной меня не вышвырнули из гостиницы прочь, хотя столь частое проявление доброты со стороны посторонних людей не могло не настораживать. Может быть, у меня особый дар располагать к себе хозяев гостиниц..?
В комнате я была одна — это было ожидаемо, это было единственно возможно, и всё же я огорчилась так, что скулы свело. Нет в мире магии, иной, кроме той, что мы творим сами, пора бы это запомнить и понять.
Впрочем, кое-что из порождённых высокой температурой грёз оказалась явью — одежда на мне была другая, это точно. Чистое, новое, тёплое платье, чулки на ногах. Волосы заплетены в две ровные тугие косы.
На глаза навернулись слёзы, и я сердито вытерла их — нет уж, превращаться в плаксивую истеричку я точно не буду.
На полу рядом с кроватью обнаружились и туфли, я нацепила их на ноги. Сколько же я должна за крышу над головой, за одежду, за уход и лечение? Ладно, разберёмся, не страшно. Сказать по правде, ничего не страшно, если сравнивать с судьбой Тарольских, или той же леди Сейкен, или — Корнелии. Пламя взметнулось на ладони, и я покатала его в пальцах, чувствуя, как окончательно развеивается туман в голове. Заправила кровать, всунула ноги в туфли и открыла дверь.
Назло моим иррациональным страхам, то и дело шипящим и скалящимся в одном из уголков души, она оказалась не заперта.
Зато вопреки всякой логике, всякому здравому смыслу, теории вероятности и прочим рациональным доводам, кои я приводила сама себе, пытаясь примириться с щемящим чувством утраты и одиночества, на пороге стоял Габриэль. Не успев остановиться, я ткнулась лицом ему в грудь, почувствовала, как обиженно заныл нос, подняла глаза. Это действительно был Габриэль Фокс. Совершенно реальный, всамделишный, не морок и не плод воображения воспалённого сознания. Его можно было потрогать. Заглянуть в разноцветные глаза, взъерошить длинные, чуть ниже плеч, волосы. Понюхать. Если бы не полное ошеломление, я бы и понюхала, и лизнула — просто для того, чтобы окончательно убедиться.
— Ты… — я вцепилась в его рубашку, едва не оторвав пару пуговиц, но тут же испуганно отодвинулась, чтобы моё материализовавшееся видение не растаяло от такого напора. — Ты…
— Выглядишь лучше, — совершенно спокойно сказал Габриэль, так и стоя на пороге, не уходя, не исчезая, но и не делая попыток войти. В его руке была большая дымящаяся кружка, содержимое которой он непременно бы расплескал от столкновения со мной, если бы не водная магия. — Всё ещё похожа на покойницу, но теперь на свеженькую, не то что раньше — трёхнедельной давности. Ложилась бы ты обратно, рано тебе ещё прогулки устраивать.
