— Тебе нужно выбрать меч взамен. Не касайся, постой, прислушайся, кто позовёт, и скажи мне, — велел отец. — Если будет магнитом тянуть, не вздумай подходить, хватайся за меня, показывай, кто позволяет себе лишнее, — повысил голос он так, словно мечи его слышали и понимали. А затем и вовсе пригрозил оружию: — Накажу.
После живых академий, миров и стихий я уже мало чему удивлялась, так что без лишнего волнения начала ходить мимо стеллажей, подставок и стоек.
— Ничего, — констатировала без капли разочарования. — Не тянет, не манит.
— Хм. Пойдём дальше.
В следующем секторе было куда меньше оружия и выглядело оно совсем не так красиво, как в предыдущем зале. Ни тебе драгоценностей на рукояти, ни красиво украшенных ножен.
— Тишина. Полнейшая, — призналась, думая про себя, что, возможно, я настолько не люблю жестокость в любом её проявлении, что просто не создана для мечей. Отец, конечно, не оставил эту мысль без внимания.
— Мой меч избрал тебя.
— Как временного носителя. Чтобы вернуться к любимому владельцу, — напомнила с широкой улыбкой. Грела мысль, что не придётся учиться хотя бы фехтованию, бою на разных мечах, с ножом в руке и прочими неженскими в моём понимании науками.
— Руна на твоём теле говорит об обратном, — парировал отец. — Идём дальше. И слушай себя лучше, потому что в последнем зале будут топоры. Это оружие палачей.
Напряглась. Вот уж не хотелось бы. Лучше воевать с оружием в руке, чем казнить кого–то. Напрягла уши и интуицию. Однако и в следующем зале меня ждала кромешная тишина.
— Надеюсь, мы ещё не дошли до топоров? — убито спросила у папы.
— Ещё не дошли. И не думаю, что в том будет необходимость, — сжалился он и дал подсказку.
— Ура!
В следующий зал я ступила первой и тут же зажала уши. В нём стоял ор, вой, плач. Тело обожгло страданием и болью, я выскочила назад и зажмурилась. Замутило.
— Все сразу? — уточнил отец, обнимая и поглаживая по голове горячей тяжёлой рукой, снимая напряжение и боль.
— Орут, плачут, визжат. Я не разобрала ни слова, — призналась честно, и не думая покидать его объятия, хотя неприятные ощущения отступили.
Было очень приятно стоять вот так, в кольце его рук. Вдыхать непривычный, но до слёз родной запах. Успокаиваться. Расслабляться. И неожиданно ощутить и его чувства!
Подняла голову, недоверчиво заглянула в чёрные глаза.
«Неужели ты так меня любишь?» — спросила, оглушённая силой его чувств. — «Мы ведь увиделись совсем недавно».
— Разве может быть по–другому? — удивлённо спросил он, сильнее прижав к себе.
— На Земле считается, что мама любит сильнее, но в моём случае…
— Сайрены, как и все глубоководные, по натуре своей холодные и бездушные. И тем не менее, Гранад тоже тебя любила, Миа, как мне кажется, сильнее, чем большинство сайрен — своих детей. За это я думал сохранить ей жизнь. Некоторое время.
— Почему передумал? — спросила шёпотом.
— Из–за её мыслей. Точнее, из–за того, что её мысли были не о тебе. Она планировала убедить меня, что сможет родить ещё детей, потому я должен сохранить ей жизнь. Далее она совсем потеряла контроль и представляла, как по её наводке я порабощаю миры. «Ради наших детей», конечно же. Забавно, но я так и сделаю, но только ради одной тебя, — закончил он, жестоко ухмыльнувшись.
— Ясно. Спасибо, что сказал.
— Не вижу смысла от тебя скрывать важные моменты. Ты уже взрослая девушка. По твоим заверениям, — ехидно добавил отец и, потрепав меня по голове, отпустил. — Подожди немного и входи, когда почувствуешь, что можно. Я пойду первым, объясню господам, что конкуренция должна быть достойной.
Второй заход был успешным. Я неспешно прошла мимо рядов с недовольным оружием и выбрала тот меч, что показался мне самым симпатичным, потому что понять, какой больше меня манит, было невозможно. Они все отзывались.
«Огонёк, как тебе этот вариант?» — спросила совета у друга.
На плече тут же появился огненный попугай, скатился к локтю, внимательно разглядывая выбранный небольшой меч, а затем честно признался, что в мечах он ничего не понимает, но, кажется, этот выглядит подходящим. И добавил, мол, чувствует, что меч мне подходит — такой же вредный и противный.
— Папа, как тебе этот? — спросила, указывая на меч рукой, но не касаясь его. — Подозреваю, что он хуже всех остальных, потому что как–то меня обманул.
В то же мгновение коварный меч воспарил над деревянным держателем и бессовестно резанул мне палец. Напившись крови, вернулся на место и «сделал невинный вид»: лежу здесь, никого не трогаю, покрываюсь пылью… и вообще, это не я, честно–честно.
Посмотрела на затягивающуюся рану. Несколько мгновений и можно было бы серьёзно подумать о галлюцинации.
— Ты верно разгадала его характер, — тщательно сдерживая смех, проговорил отец. — Это «Огненный вихрь» — сплав стали, ветра и вулканической лавы с несуществующей нынче планеты. Характер у него непредсказуемый. Как и все древние клинки, он страшно ревнив, так что не подходи к другим мечам даже близко. Учиться придётся сразу с ним, так как он использует стихии во время боя, а потому меняет вес, чего не могут сделать учебные. Рука должна привыкнуть ко всем вариациям, не реагировать лишний раз на внезапную тяжесть или едва ощутимую лёгкость. Ну и сразу скажу: он с тобой надолго, быть может, навсегда. Ко мне Вихрь не пойдёт — я сильнее его, а он не желает подчиняться, очень гордый. Маро тоже его уже перерос по силе, потому и принёс сюда.
— Нужно было не отдавать мой первый меч тебе, — со вздохом сказала я, припоминая, что там срок владения куда короче. Притом владею не я мечом, а он — мной. Ну да с этими древними клинками везде одна песня, уже не удивляюсь.
— Он просил крови, а ты морила его голодом, — попенял отец. — Я не мог оставить его страдать.
— Так и этот буду морить.
— Вихрю достаточно твоей силы и хорошего боя, он с удовольствием будет помогать тебе учиться. В общем–то, неплохой вариант для первого рабочего клинка, но с нюансами. Забирай и возвращаемся. Тебе нужны какие–нибудь украшения? Я ни разу не видел тебя ни в кольцах, ни в ожерельях, потому не знаю, как ты к ним относишься.
— Положительно отношусь. А не ношу лишь потому, что у меня ничего своего нет, а у Фогрейвов брать не хотела, обходилась минимумом.
— Это всё принадлежит тебе, дочь. Приходи, выбирай, владей. Кстати! Пойдём–ка.
Отец прошёл в последнее помещение, где висели топоры и топорики различных форм, а затем попросил меня коснуться одной из стен, что я и проделала. Открылся ещё один ход, тоже ведущий вниз. На этот раз мы спустились на два пролёта ступеней по десять, и попали в невысокое, страшно душное помещение. Казалось, оно ещё древнее, чем весь замок огненных тёмных. И в нём не было ничего. Пустота. Только почему–то кожа потрескивала от электричества.
— Призови огненную тьму, — велел отец, когда я прошла в центр и застыла, разглядывая исчерченный рунами и чёрными огненными впадинами потолок.
Закрыла глаза, обращаясь к Тьме Первозданной, пробуждая дремавший под рёбрами Огонёк, смешивая обжигающие холодом и пламенем стихии. По коже поползли чёрные руны, вспыхнули рыжим, ещё сильнее выжигая остатки кислорода в помещении.
— Произнеси: караташ–шта–нар, — подсказал отец.
Стоило повторить слова заклинания, как тело взорвалось болью. Закусила губы, чтобы не закричать, закрыла глаза, чтобы не зарыдать. Каждую пору жгло жестоким огнём. Не моим! Я начала задыхаться, но стояла, застыв статуэткой, терпела. Через несколько томительно долгих мгновений боль отступила.
Тяжесть. Тиски, сдавившие голову. И невероятная лёгкость.
Наполненные прохладным кислородом лёгкие, словно в один момент из загруженного машинами, раскалённого июльским солнцем центра города переместилась в величественные горы с покрытыми снегом пиками.
— Что это было? — спросила пересохшим горлом.
Вместо ответа передо мной проявилось зеркало в полный рост. Как, откуда — не ясно, да и не так важно сейчас. Куда интереснее отражение.
