— Еще раз мне придется разжигать это… эту… И будешь готовить САМ!
— Дочка, что ты бушуешь? — с заискивающими интонациями в голосе спросил харчевник. — Я уже почти затопил, а тут постоялец…
Жалкая попытка оправдаться не удалась.
Дочка, прищурившись, спокойно сказала:
— Если к завтрашнему дню не исправишь, корми постояльцев соломой!
— Все, все, все… — запел Багой, отступая. — Сегодня же сделаю!
И он выскользнул прочь из кухни, отступил в обеденный зал и для надежности спрятался за стойкой, где принялся яростно натирать кружки, бубня:
— Да когда ж уже он явится‑то, а? Сколько еще девке томиться?
На его счастье Зария не слышала этого бухтения, она вышла на двор и теперь стояла, вдыхая свежий утренний воздух. На душе было тоскливо и пасмурно, вопреки погожему солнечному деньку.
Иногда девушке не верилось, что все закончится хорошо. Иногда казалось, что все просто… закончилось. И хотелось одновременно расплакаться и раскричаться от обиды. Василиса и Йен накануне приехали в гости. Вид у обоих был заговорщический.
Василиса с красивым круглым животиком ходила, переваливаясь, как уточка, быстро уставала и окруженная заботами Багоя только и искала, где бы спрятаться. Йен шепнул Зарии, что Милиана напророчила им двойню. И чернушке стало смешно. Она не представляла Грехобора с двумя свертками ревущих младенцев на руках.
И тут же, против всякой логики, Зария тихо всхлипнула. Как же им хорошо! Они счастливы и не живут ожиданием неизвестно чего… А она стоит одна, пропахшая дымом, в застиранном переднике и с растрепавшейся косой. Одна. Уставшая от постоянных надежд.
И в этот самый миг, кода девушка была столь близка к отчаянию, теплый ветерок мягко коснулся ее спины, и голос, памятный до дрожи, до судорог в горле, прошептал на ухо:
— Зария-а-а-а…
Она рывком развернулась и, наконец, увидела того, кого так долго ждала. Какие усталые у него были глаза! Он казался старше, чем прежде, лицо осунулось, а в уголках рта залегли горькие складки. И никого на всем свете не было красивее этого мужчины, с робким ожиданием глядящего в ее глаза.
— Глен! — девушка повисла на нем, прижавшись всем телом, слыша стук его сердца, ощущая тепло его кожи и силу его рук, сомкнувшихся на ее талии.
— Почему? Почему так долго? — Зария отстранилась, обхватив лицо мужчины ладонями. — Я…
— Прости… — Глен перехватил ее руку и поцеловал. — Быстрее не получилось. Это не так‑то просто — заново родиться. Прости.
— Нет, — помолчав, покачала головой Зария и залилась краской. — Ты слишком неубедительно просишь…
* * *
Дэйн заметил брата, сидящего в тени дровяника раньше, чем об этом сказал его дар. Это обрадовало и успокоило Волорана. Магия истончалась. Скоро ее совсем не останется и люди забудут когда‑нибудь, что дэйны, маги и колдуны были живыми людьми, а не образами из старинных приданий. Разрушатся от времени святилища, зарастут травой и станут просто камнями. Мир сделается проще.
— Ты чего не рядом с женой? — спросил дэйн.
— Она спит, — взгляд Грехобора потеплел. — Ну, я и ушел, чтобы не разбудить ненароком. Знаешь, до сих пор не могу поверить, что она… и я…
Старший брат хмыкнул:
— Понимаю. Наверное, нет-нет, а боишься к ней прикоснуться или думаешь, что спишь?
Йен кивнул, а потом, задумчиво глядя куда‑то в пустоту сказал:
— Она всегда тебя любила. С того самого момента, как первый раз увидела. Не думал, что такое бывает.
— Что? — брови Волорана поползли вверх.
— Милиана жила только тобой. Оно говорила о тебе постоянно, о том, что ты скажешь или как поступишь, о том, когда придешь, о том, какой ты. И она сияла, стоило тебе оказать ей даже самый незначительный знак внимания — мимолетно кивнуть или просто посмотреть в ее сторону.
— Зачем…
— Но ты ее не любил. Я был в этом уверен. И ей об этом сказал. Дэйны не умеют любить, — Йен повернул голову и посмотрел на брата. — Она была красивая. А я глупый. И Проклятый дар искажал чувства… Я ведь с самого начала знал, что во мне она видит и ищет тебя. Но потакал этому. То ли ее жалел, то ли себя…
— Прекрати.
— Тогда, в переулке, когда она умирала и спросила, есть ли у нее шанс. Она не про меня спрашивала, а про тебя. И я снова солгал. Сказал, что шанс есть.
Дэйн закрыл глаза.
— К чему ты это говоришь?
— И той ночью, когда ты пришел и увидел ее спящей у моих ног… я тоже солгал, — Грехобор с болью посмотрел на брата. — Она не хотела оставаться со мной. Она бы ушла к тебе, не раздумывая. Но она боялась. Боялась, что тогда я озверею еще больше, боялась моей силы, боялась меня. Потому она и молчала… знала, что елси я сорвусь еще раз, остановить это не сможет уже никто. Ты погибнешь. И я тоже.
— Ну и зачем ты мне это теперь говоришь?
— Мои грехи некому забрать, — задумчиво произнес Йен. — Но ведь можно раскаяться и попытаться начать жить по-другому. Правильно. Не ломая жизни другим. Я сказал тебе правду. Что с ней делать — решай сам.
Волоран молча поднялся и пошел прочь. Свистнул, призывая своего фадира. Скакун повиновался неохотно, его связь с человеком терялась, он уже мог бы и вовсе не подчиняться, но… он привык к этому двуногому, привязался…
И когда всадник забросил себя на могучую спину, благородное животное затрясло головой, выражая радость от встречи.
— Я думал назвать тебя Сингом, — поглаживая сильную шею негромко сказал Волоран.
И фадир согласно захрапел, притопнув капытом.
Синг. Неплохо. Ему нравится.
…Они добрались до места глубокой ночью. Черные горы на фоне серого неба казались кучевыми облаками. Перехлестье опустело. Громады храмов выглядели безжизненными и мертвыми. Люди покинули это место. Не все, но большинство. Волоран спешился, и хлопнул Синга по холке, отпуская. Но тот попрядал ушами и лишь отошел на несоклько шагов, давая понять, что улетать пока не собирается.
Волоран нерешительно стоял перед крохотным домиком с покосившимся резным крылечком. В одном из окон едва теплился свет. Из трубы вился тонкий дымок. У входа шумела листвой старая акация.
Когда мужчина толкнул дверь, та не скрипнула, но половицы жалобно застонали, угадав чужака. Милиана сидела на старом сундуке, завернувшись в одеяло. На столе над плошкой с водой, потрескивая, горела лучинка.
— Ты похудела еще сильнее, — заметил Волоран. — Что такое еда, помнишь еще?
Девушка вздрогнула, услышав его голос, и испуганно обернулась.
— Дэйн…
— Волоран, — поправил ее гсть. — Почему ты не ешь?
