— Закроют крышу, и нет дождя. И в такую погоду все равно заняться больше нечем! — убеждал ее Сэм. Считать поход на бейсбол оптимальным времяпрепровождением в дождливый день он начал только после переезда в Сиэтл, и то не сразу.
— Я ненавижу бейсбол, — упрямилась Мередит.
— Ты его обожаешь! — настаивал Сэм.
— Раньше — да, но сейчас я его ненавижу, потому что он напоминает мне о бабушке.
— Как раз поэтому и надо пойти! Чтобы попрощаться с Ливви.
— Я не хочу с ней прощаться.
— Не навсегда, — объяснил Сэм, — всего на пару месяцев. Ты попрощаешься с ней так, будто она завтра, по обыкновению, улетает во Флориду.
Предложение Сэма заинтриговало Мередит, и ее скептицизм как рукой сняло. Одевшись потеплей, они отправились на игру, а по дороге на стадион зашли в азиатский супермаркет затовариться суши, вьетнамскими сэндвичами и японскими кукурузными чипсами — по словам Мередит, самая правильная еда для бейсбола, в бабушкином представлении. Им удалось пронести на стадион термос с горячим какао, который они спрятали во внутреннем кармане мешковатой куртки Мередит. Ведь Ливви считала, что семь долларов за кофе на стадионе — это чересчур. Они поделили обязанности по ведению счета: Мередит записывала очки в нечетных иннингах, а Сэм — в четных. Он заикнулся было, что, когда снимаешь варежки, мерзнут пальцы, но Мередит обезоружила его доводом:
— Бабушка была убеждена, что непременно нужно записывать счет.
— Но зачем? — недоумевал Сэм. Вести счет его давным-давно научил отец в надежде, что Сэм перестанет донимать его просьбами купить чего-нибудь перекусить прямо посреди иннинга. — Ты хоть раз пересматривала потом эти таблицы?
— Нет, — ответила Мередит. — Бабушка говорила: главное, чтобы они были заполнены.
Хотя они и пришли на матч по инициативе Сэма, его энтузиазм иссяк вскоре после того, как «Лос-анджелесские ангелы» заработали пять ранов в шестом иннинге, а температура воздуха заметно упала. По его мнению, можно было бы уже и пойти.
— Кажется, я отморозил себе зад, — тонко намекнул Сэм.
— Закон Ливви: «Что бы ни случилось, настоящие болельщики остаются до конца матча».
— Смотри, у меня пар изо рта!
— Сэм, на улице градусов десять, не меньше.
— Но уже зима!
— Первая неделя октября?
— Бейсбол вообще летний вид спорта.
— Бабушка мечтала, чтобы сезон заканчивался в День труда [4]. Не потому, что была трусишкой, как ты, и опасалась простуды. Ей не терпелось во Флориду — скорей повидать всех друзей.
— Я не трусишка. Счет — восемь — один. Температура — минус четыре градуса. Какао закончилось, а покупать кофе за семь долларов мне запрещено. Давай пойдем домой и будем вспоминать Ливви перед камином.
— Что бы ни случилось, настоящие болельщики остаются до конца матча, — произнесла Мередит нараспев радостным тоном.
Они остались, чтобы досмотреть сырую во всех смыслах игру и увидеть, как их команду окончательно разгромят со счетом одиннадцать — один. На выходе со стадиона Мередит сжала руку Сэма:
— Спасибо тебе, что заставил меня пойти. Ты был прав, именно этого хотелось бы бабушке.
— Мне понравилось! — сказал Сэм.
— Неужели?
— Про отмороженные части тела — это я просто шутил.
— Погоди, вот пойдем на открытие сезона — там будет еще холоднее.
— Открытие сезона?
— Разумеется! Бабушка мечтала, чтоб его сделали государственным праздником. Такое нельзя пропускать!
— Действительно.
— Прости меня за банально-слащавый поступок, свидетелем которого ты сейчас станешь, — заранее извинилась Мередит, затем отпустила руку Сэма и обернулась к стадиону: — До свидания, бабушка. Хорошо тебе провести время во Флориде. Скоро увидимся, а созвонимся и того раньше.
— Действительно банально и слащаво, — согласился Сэм, обняв Мередит и прижав ее к себе из любви, равно как и из соображений тепла.
— А она бы мне ответила: «Если я первая тебя не увижу».
— И как же это понимать? — удивился Сэм.
— Понятия не имею.
Идя домой под дождем, Сэм задумался: а как бы его мама отозвалась о необходимости просидеть на холоде до самого конца бейсбольного матча, какую еду она прихватила бы с собой и сколько была бы готова отдать за кофе на стадионе? Сэм даже не представлял, как она в целом относилась к бейсболу. Отец ни разу не упоминал о ее любви к этому виду спорта, что, впрочем, еще ничего не доказывало. В первом семестре обучения в колледже Сэм записался на начальный курс игры на фортепиано, последовав необъяснимому порыву (вообще-то, он запал на преподавательницу). Удивительно, но у него оказались способности. Приехав домой на каникулы, Сэм похвастался перед отцом, а тот лишь горько усмехнулся и с тоской в голосе сказал:
— Должно быть, наследственное.
— В смысле?
— Твоя мама чудесно играла на пианино.
— Правда?
— Конечно, это ее вторая специализация в школе.
— Ты всегда рассказывал, что у нее профилирующим предметом был английский.
— Правильно, а вдобавок к нему — класс фортепиано.
Отец Сэма любил выдавать истории о матери вот так — небольшими порциями. Он был не из тех, кто устроит вечер воспоминаний, позволяя одному рассказу из жизни перетекать в другой. Сэм узнавал что-то новое, только если ему самому случалось затронуть ранее не раскрытую тему. Благодаря этому факты о матери всегда были такими свежими, так органично вписывались в его собственную жизнь, и Сэм всегда мог быть уверен: он еще чего-то не слышал, ему еще многое предстоит испытать и еще не раз удивиться. И если Сэм пока ничего не знал о маме и бейсболе, вполне могло выясниться, что она играла на второй базе за «Нью-йоркских горожан».
Дома, лежа в постели и наконец согревшись, Сэм вдруг понял: вот чему он завидует! Он бы все отдал, лишь бы знать, что его мама сказала бы про этот матч. Мередит тоже размышляла о своем — о бабушке, правда, для нее проблема заключалась в другом.
— Разве нормально так сильно скучать по ней, когда я наперед знаю каждое слово, которое она произнесла бы, каждую реплику диалога, который у нас состоялся бы сегодня на игре? Да я бы могла поминутно описать весь день, как если бы на самом деле провела его с ней, — поделилась она вслух своими переживаниями.
— Очевидно, разница все же существенная, — отозвался Сэм.
— По крайней мере теперь я смогу притвориться, будто она во Флориде, — пожала плечами Мередит. — От мысли, что мы все равно сейчас не были бы вместе, становится немного легче.
— Разлука — она и есть разлука, а причина не важна, правильно?
