– Здравствуй, Мать.
Женщина втянула воздух.
– Я должна была отрезать твой язык, когда у меня был шанс, – она бросила в него камешек. Тот отскочил от плеча и упал на пол.
– А еще утопить меня. Я знаю.
Корнелия нахмурилась, пряча в длинных ресницах фиалковые глаза, которые он так часто видел в своих кошмарах.
– Тогда я не была способна на насилие. Но твой отец... я ожидала от него большего. Он должен был сделать то, чего я не могла.
– О, не сомневайся, он пытался. – Много раз.
Колдо вспомнил тот день, когда Корнелия пролетела над лагерем отца и сбросила его. Ослабленный и изнуренный, боль от жесткого приземления мучила больше, чем рана от вырванных крыльев.
Огромный лысый мужчина с большим количеством мышц и шрамов, чем Колдо когда-либо видел, грузно подошел к нему. Откуда-то сверху крикнула Корнелия:
– Вот и твой сын, Нокс, да уничтожьте друг друга!
Нокс. Имя, которое означало ночь.
Через секунду Колдо потерял сознание, а очнулся на полу просторной палатки. Лысый мужчина нависал над ним, он широко ухмылялся и глаза его были так же черны, как и его имя.
– Ты мой сын, не так ли? Воспитан творящим добро ангелом.
Его мать? Творящая добро?
– Держу пари, она напичкала тебя глупыми представлениями о добре и зле, – продолжал Нокс. – Не так ли, парень?
Было трудно концентрироваться на словах – все внутри Колдо кричало: "Беги и никогда не оглядывайся назад".
Но он был в ловушке тела, слишком слабого, чтобы двигаться или переместиться. Все, что ему оставалось – это смотреть, как из пор мужчины поднимались тонкие завитки дыма, наполняя воздух запахом серы.
Именно в этот момент осознание свалилось на Колдо. Лысая голова, бездонные глаза и черный дым могли означать только одно.
Нефас. Его отец принадлежал к самой опасной, мерзкой расе из существующих. Расе, которая подкрадывалась к людям, медленно и мучительно отравляла... уничтожая полностью. Раса, не имеющая совести.
Подобная демонам.
Нефас несли смерть. Пожиратели душ.
Возраст жертв никогда не имел значения, так же, как и их пол. Монстры жили, чтобы причинять боль. Они убивали и смеялись в процессе.
– Не беспокойся, – произнес мужчина, – мы это исправим.
Нокс хотел, чтобы Колдо принял образ жизни Нефас. Тот сопротивлялся... поначалу. Но каждый раз, когда он пытался убежать, его отец тут же следовал за ним по пятам, легко догонял и тащил обратно, наказывая.
Однажды Нокс связал его и влил кислоту в глотку. В другой раз вырвал глаз и прибил к прутьям клетки таким образом, что Колдо мог смотреть сам на себя.
Подрастающему воину пришлось отыграть глаз обратно и вставить на место. К тому времени он уже был немного старше и мог частично излечиваться. Но все же его зрение больше никогда не было прежним.
Злоба и ненависть пустили корни. Почему он? Почему никто не спас его? Сколько еще боли заставят вынести?
Наконец, он потерял волю к борьбе. Он сдался. Совершал налеты на деревни. Помогал отцу и другим солдатам припадать к ртам жертв и высасывать их невинные души, оставляя только безжизненные оболочки.
"Человек будет делать все что угодно, чтобы выжить, парень".
Это был один из уроков отца, принятый близко к сердцу.
Теперь Колдо был убежден, что перешел точку невозврата. Он мог бороться еще ожесточеннее. Должен был бороться ожесточеннее. Вина всегда будет управлять им, а стыд – переполнять его душу.
У него было слишком много воспоминаний. Темных воспоминаний, которые никогда не исчезнут. Каждое из них заставляло его страстно желать вырвать свои глаза, только чтобы забыть увиденное, или отрезать себе уши, чтобы заглушить крики в них.
За годы он заработал себе достаточно большую славу, чтобы привлечь внимание Германуса.
Армия Посланников внезапно напала на лагерь отца, чтобы уничтожить Колдо. Увидев шрамы на его спине, воины ошибочно предположили, что он не относится к расе Нефас, так как те не могли иметь крыльев. У Колдо же они явно когда-то были. В итоге, его захватили в плен.
Это стало началом его новой жизни.
Германус – имя, означающее "брат", – мог бы, и, вероятно, должен был убить его, несмотря на происхождение.
Колдо впал в бешенство. Он запутался, проклинал все и бросался на любого, кто приближался. После всего, что он натворил, после стольких убийств, разве мог он простить себя, примкнув к "благодетелем человеческим"? Невообразимо!
Но Германус заглянул вглубь, увидел вину и стыд в глазах Колдо. Чувства мощные и очевидные даже тогда.
Король Посланников в течение нескольких лет отучал Колдо от гнева, прилагая массу усилий, чтобы успокоить молодого человека, обремененного таким тяжелым прошлым. Он убеждал Колдо, что тот способен на иное, у него всегда будет безопасное, комфортное место для сна и достаточно еды, чтобы утолить голод.
Впервые кто-то проявлял заботу и беспокоился о нем, и вскоре Колдо полюбил Германуса, – так, что был готов умереть, защищая его.
– Зачем ты связалась с Ноксом? – спросил он у матери, обходя клетку.
– Почему бы и нет? Он был очень красивым мужчиной.
Наверняка были женщины, которые находили привлекательным столь опасного мужчину, предположил Колдо. Невзирая на лысину и пустоту в глазах, у него было самое прекрасное лицо из тех, что довелось видеть Посланнику. В его чертах была чистота, которая большинству могла бы только сниться.
– Ты надеялась укротить его? Неужели думала, что станешь той единственной, кто сможет изменить его?
Не отводя глаз, Корнелия поднялась на ноги. Она никогда не поворачивалась к нему спиной, где были сложены белоснежные крылья. Мать боялась, что Колдо вырвет их. И страхи не были беспочвенны, ведь искушение было так велико!
– Зло не может измениться, – сказала она.
– Он предал тебя ради другой? Одной из его вида? Женщине, больше подходящей его специфическим вкусам? Или, может, он обратился не к одной женщине, а многим?
– Заткнись.
Он не собирался. Похоже он угадал. Игнорируя боль, скрутившую желудок, Колдо произнес:
– Знаешь, он часто посмеивался над тобой. Рассказывал, что ты была влюблена в него, умоляла остаться. Что ты рыдала, когда он ушел. Рассказывал....
– Заткнись, заткнись, заткнись! – Закричала женщина, бросившись к прутьям клетки со стороны Колдо. Она встряхнула их с такой силой, что воин удивился, как закаленная сталь осталась на месте.
Ему должна была понравиться яростная реакция. Он так долго добивался от нее этого – ярости, разочарования. Чтобы мать ощутила собственную беспомощность. Пережила хотя бы жалкое подобие того, что ему приходилось выносить столько лет. Но его затошнило с новой силой. Как он мог так поступать с женщиной? С какой-либо женщиной?
