Так что теперь он знал, что секс на одну ночь — еще не повод для близкого знакомства или хотя бы надежды на совместное будущее.
Но в этот раз все было по-другому. Мэгги была другой, страстной и полной жизни, лишенной тормозов и комплексов, ничего не планирующей и щедро дарящей ему свою любовь.
Калеб покачал головой, не веря сам себе и одновременно испытывая огромную благодарность за то, что она сделала. За что, что они сделали вместе.
Но и он стал другим. На этот раз он намеревался обзавестись самыми настоящими отношениями — с телефонными звонками, цветами и визитами к родителям.
Он поморщился, вспоминая отца, сгорбившегося над поцарапанным кухонным столом, хмуро глядящего в пустой стакан из-под виски перед собой. Ладно, визит к его семейству можно было счесть пока что преждевременным. Но, по крайней мере, он мог пригласить Мэгги в кино или на ужин.
А потом заняться с нею любовью в постели…
Калеб потер больное колено и бросил взгляд в сторону зарослей деревьев на пляже. Когда Маргред вернется, надо будет взять у нее номер телефона.
Костер зашипел и погас. Искры, подхваченные ветром, яркими блестками улетали в темноту.
Прошло много времени, прежде чем он сообразил, что она не вернется.
Волны вскипали и пенились у скал на побережье острова, который селки называли Убежищем. В белой завеси брызг играла радуга. Капли сверкали на солнце подобно драгоценным бриллиантам. А еще дальше, к самому горизонту, склоняясь над сине-зеленой глубиной, убегали пенные барашки — это были лошадки Ллир, обгоняющие ветер.
Стоя в одиночестве на вершине башни на Кэйр Субай, Маргред вслушивалась в рев и грохот внизу. Смешанные ароматы земли и моря, жизни и разложения поднимались к окошку ее комнаты, подобно плетущимся розам в сказках о феях.
Она смотрела вниз на пенящееся море, ощущая внутреннее разочарование и недовольство, холодное и резкое, как ветер, задувавший в открытые и незастекленные окна.
Девушка плотнее запахнулась в бархатный халат, доставшийся ей от королевы, правившей в пятнадцатом веке. Не столько ради того, чтобы обрести тепло, сколько ради удовольствия вновь ощутить его тяжелую, богатую ткань. Маргред надеялась, что пребывание здесь, в Убежище, вместе с соплеменниками, успокоит ее душу, которая металась в тревоге, не находя себе места, последние три недели.
Увы, она ошиблась. Даже прикосновение гладкой ткани к коже не могло успокоить и погасить беспокойство, сжигавшее девушку изнутри.
Ей не было места здесь, при дворе сына морского короля, где за каждой улыбкой и в каждой беседе крылись намеки на грядущие партнерские союзы и политика. Она не искала себе очередного партнера. И ей были решительно неинтересны дворцовые интриги. Лучше оставаться в уединении моря, в независимости ее собственной территории.
— Возвращайся поскорее, — сказал тот мужчина.
И эта мысль не давала ей покоя.
Она отвернулась от окна. Гладкие мраморные плиты пола под ногами не покрывали ковры. В огромном камине не горел огонь.
В люстре, свисавшей с балочного потолка, не было свечей. В отличие от детей земли, селки не добывали полезные ископаемые, не производили товары, не выращивали зерновые и не ткали полотно. Кэйр Субай был обставлен сокровищами, спасенными после кораблекрушений: золотом викингов и корнуэльским железом, шелковыми портьерами из Франции и деревянными сундуками из Испании. Посуда на столах, включая тарелки и бокалы, была из золота и серебра, а высокие каменные стены покрывали гобелены со сценами сотворения мира: стилизованная волна, темень звездных небес, глубина и голубка, яркие краски которых сохранила магия, сочившаяся из древних камней подобно утреннему туману и отбрасывавшая тени в углах комнаты.
Дети моря не вступали в контакт с кораблями, плававшими по его поверхности. Но все, что падало с палуб, считалось навеки присвоенным ими по праву — и жизни, и вещи, принадлежавшие людям. Селки могли спасти потерпевших кораблекрушение и доставить на берег, если такая блажь приходила им в голову. Впрочем, равным образом они подбирали все, что могло доставить им удовольствие, и выносили на берег или прятали в своих пещерах, в зависимости от настроения.
Раньше, приезжая сюда, Маргред наслаждалась сокровищами Кэйр Субая. Взгляд ее отдыхал на камине, превосходно украшенном морскими чудовищами и русалками, чье причудливое устройство лишь подтверждало умение и искусство его создателя… а также странноватое чувство юмора принца. Но сейчас все эти чувства и воспоминания померкли. Исчезли. Угасли. Стали невыразительными и непримечательными. Ей надо поскорее вернуться в море.
Нет. Эта мысль оформилась в виде тумана, неосознанного, но отчетливого.
Ей следует вернуться к этому мужчине. Калебу.
На лестнице прозвучали шаги.
— Маргред?
Она вздрогнула при звуках этого глубокого голоса. Уж слишком он походил на…
— Ты одна?
В дверях возник высокий мужской силуэт. Он был одет в грубую одежду рыбака, холщовые штаны и рубашку, которая, впрочем, ничуть не скрывала необычайной красоты вошедшего.
Дилан…
Молодой селки предъявил права на соседнюю с ней территорию пару десятков лет назад. Она терпела его из-за молодости и присущего юноше чувства черного юмора. Ну да, и еще на него было очень приятно смотреть: он был красив какой-то утонченной и яростной красотой. Однажды она даже задумалась, а не закрутить ли с ним…
Она слабо улыбнулась и покачала головой. Уж слишком серьезно он старался угодить ей.
Он обратился к ней по-английски, поэтому и она ответила на том же языке:
— Как видишь.
Дилан пересек комнату и оперся локтями о подоконник рядом с ней. Выделывается, решила девушка.
Налетевший ветер взъерошил его темные волосы.
— Пожалуй, ты слишком много времени проводишь одна, — обронил он.
Маргред метнула на него изумленный взгляд.
— Ты говоришь это от своего имени? Или принца?
— Конн беспокоится о тебе, естественно.
— Не понимаю почему.
— Он хочет, чтобы ты была счастлива здесь.
— То есть он хочет, чтобы я произвела на свет детеныша селков.
— Принца очень беспокоит сокращение нашей численности, — осторожно произнес Дилан. — По результатам последнего подсчета, нас осталось меньше двух тысяч.
Маргред вопросительно выгнула бровь.
— По результатам последнего подсчета? Неужели Конн действительно верит в то, что король и другие, кто живет под волнами — так селки вежливо именовали тех, кто очень редко или вообще никогда не принимал человеческого облика, — явятся к нему, чтобы он и их сосчитал?
