Соня понимала, что еще одной ночи ей не получить. Судьба и так оказалась безмерно щедра к ней, и в самом конце пути, в полной осознанности, подарила ей эту странную нежданную любовь. И все эти мечты, мелькавшие в ее голове, вдруг стали реальностью. Она никогда не думала, что может быть так счастлива. В свой последний день. Глупый порыв бросил ее поначалу к дому родителей, но девушка тут же одернула себя. Что она могла им сказать? Что счастлива и уходит? Они решили бы, что она спятила, узнали бы у Иры правду, и поняли, что она на самом деле спятила, и процесс этот необратим. Никакие слова ничего не изменят — у них была целая жизнь, чтобы понять друг друга, почувствовать, сказать все необходимое, короткая прощальная пятиминутка лишь испортит то, что было раньше. С этими мыслями Соня на автомате развернулась, села на маршрутку и отправилась в другой конец города.
— Что-то случилось? — уже в триста тридцать третий раз спросили Соню. Она подняла голову и искренне улыбнулась. Ира сидела напротив за столом, размешивая в чашке сахар, которого там не было. Спина ее была вытянута и напряжена, как струна.
— Все хорошо, Ира.
— Ты какая-то слишком тихая, — уже спокойнее заметила тетя и опустила ложку на стол.
— Может, на меня положительно влияет Чу Пен, — усмехнулась Соня.
— Старый прохвост, — неожиданно вставила Ира, — я знаю, что он мне чего-то не договаривает.
— Это мы недопонимаем, а не он не договаривает, — покачала головой Соня, глядя в отражение света в чае.
Ира пожала плечами:
— Есть точно не хочешь?
— Нет.
В заполнившей кухню тишине отчетливо было слышно, как идут часы на стенке.
— Приступы стали чаще? — спросила Ира, будто невзначай, но Соня ощущала, как тетя внутренне напряглась.
— Немного, — нехотя признала Соня.
— Когда был последний? — Ира посмотрела на нее в упор.
— Вчера, — улыбнулась Соня, и тетка всплеснула руками.
— Сонечка, девочка моя…
— Тише, — Соня накрыла ее ладонь на столе своей. — Не говори ничего, давай просто пить чай. Как у Чу Пена. В тишине куда больше смысла, чем в словах.
— Он и правда что-то сделал с тобой, — вздохнула Ира, но замолчала. И только изредка украдкой поглядывала на племянницу.
— Пойдешь к нему сегодня? — наконец, спросила тетя, когда чашки опустели.
— Нет, — покачала головой Соня. — Передавай ему от меня наилучшие пожелания.
— Передам, — кивнула Ира.
— И скажи, что я… просыпаюсь.
— О чем ты? — насторожилась Ира.
— Так, о разных глупостях, о которых мы с ним болтали.
— Хорошо, — кивнула Ира. — Тебе, наверное, лучше домой и отдохнуть?
— Да, мне, пожалуй, пора, — согласилась Соня, глянув на часы. У нее не было никакого желания знакомить Иру с Табралом — еще успеется.
— Я люблю тебя, — шепнула тетя, сжимая Соню в объятиях у дверей.
— Я тебя тоже, — шепнула девушка ей на ухо и поцеловала в щеку.
Глупые непрошеные слезы брызнули из глаз, слава богу, только на улице, и Соня размазывала их по лицу, не заботясь о косметике. Почему-то именно прощание с Ирой выбило у нее почву из-под ног, а ведь она так отлично держалась все последнее время. Или до нее только теперь дошло, что это конец? Что завтра не будет? Не будет семейных обедов, ворчания матери, шуток отца, чаепитий у Иры? Ну почему сейчас? Соня отыскала салфетку и постаралась привести себя в порядок: он не должен видеть ее такой. Та девушка, которую он ждет, счастлива — ей обещали ночь, она не может плакать.
— Что-то случилось? — он, как всегда, возник будто из ниоткуда, когда она спускалась по политой дождем улице к метро.
— Триста тридцать четыре, — прошептала Соня, а Табрал вскинул на нее удивленный взгляд, и она вновь на мгновение замерла, очарованная. Ничьи глаза на свете не нравились ей так сильно, как его. — Просто чихнула неудачно, и тушь потекла.
— На улице прохладно, а ты легко одета, — отозвался он. И новое незнакомое чувство злости вскипело в Соне: какой заботливый. Холит и лелеет своих овечек, пока не перережет им горло.
— Одень, — он снял свой пиджак и накинул Соне на плечи. Его тепло и запах окружили девушку. И ярость ушла также быстро, как и зажглась. Чего она завелась? Боль, видимо, — боль от расставания с Ирой, с прежним миром, финал…
— Спасибо, — Соня стянула полы пиджака изнутри руками, закутываясь в него, словно в одеяло. Она выглядела мокрой, жалкой и мрачной, или попросту жалкой, а оттого еще более мрачной.
— На тебя погода так влияет? — его лицо вынырнуло из темноты. — Или ты уже не видишь во мне Филиппа?
— Эта сырость нагоняет тоску, — как можно более легкомысленно отозвалась Соня, и Табрал успокоился. Одной рукой он обхватил ее за плечи и прижал ближе к себе.
— Я тебя согрею, — пообещал он.
Обещание вновь заставило Соню задрожать. Табрал ощутил дрожь, но на этот раз не ошибся в ее причинах. Его рука властно прошлась по спине Сони, и девушка задрожала еще сильнее. Он улыбнулся: ему нравилось, как она отзывалась на его ласки — так чутко, так ранимо, словно создана была для его рук.
Даже после ночи любви она смотрела на него так, что мир вокруг мерк. Ее глаза возносили ему молитву, губы были приоткрыты, влажные и жаждущие, щеки покрывал нежный румянец и легкая испарина. Табрал не мог отвести от нее глаз. Она жила рядом с ним, рождалась и погибала в его близости. Ни одна девушка до нее не отдавала ему всю себя настолько. Они в чем-то лукавили, жеманничали, притворялись, так или иначе в чем-то были не до конца искренни, но только не она. Эта девушка смотрела на него глазами ребенка и женщины одновременно, она дарила себя всю без остатка, без требований и условностей. Она была прекрасна в страсти, как никто и никогда. Сердце ее было открыто для него, душа распахнута — он немел и благоговел в ее присутствии, он касался ее тела с трепетом, боготворил ее вдохи и выдохи, заставлявшие грудь вздыматься вверх и тихо опускаться вниз.
Но все это она дарила не ему. Как звали того человека, что сейчас представлялся ей? Филипп? Счастливый Филипп, будь он трижды проклят, как же Табрал завидовал ему, безмерно, безгранично, отчаянно.
— Если бы ты только так смотрела на меня, — прошептал Табрал, убирая влажные пряди с ее лица, пристально, проникновенно глядя в глаза. Его лицо было мрачнее ночи, темнее тоски в этот предрассветный час. — Если бы ты только на самом деле видела меня, — с горечью произнес он.
Соня смотрела на линии под его глазами, на темную бурю, вскипевшую на дне его души, и почти физически ощущала мучившую его боль.
