На следующей картине девочка плачет. Она очень голодна и напугана. Беспокойно озирается по сторонам, пряча озябшие ладошки подмышками.
От вида последней картины я жалобно всхлипнула и впилась пальцами в предплечье Виктора. К этому моменту стало ясно, что девочка в моих видениях — это я.
Малышка, чуть живая, лежит под пожелтевшим ежевичным кустом на блестящих мокрых листьях. Одежда насквозь сырая, одного сапожка нет. Тело так одеревенело от холода, что почти потеряло чувствительность. Плакать и кричать ребенок уже не может, нет сил; и только тонкий писк, походящий на мяуканье новорожденного котенка, дает понять, что жизнь еще теплится в маленьком, измученном тельце.
Мое сознание как-будто перемещается в девочку и я ее вижу уже не со стороны. Я сама эта девочка и ощущаю всю ее боль, страх и отчаяние. Смотрю широко открытыми глазами в безжалостную синь холодного неба и не могу ничего поделать. Только стоны иногда срываются с пересохших, обветренных губ.
Сознание почти уплывает, когда в замерзшую щеку тычется собачий нос, а лицо обдает волна горячего воздуха.
— Собачка, — шепчу и устало закрываю глаза.
Сил бороться и цепляться за жизнь больше не осталось.
— Нет-нет, малышка, посмотри на меня, — заботливый голос держит на плаву и не дает уснуть.
Тело окутывает тепло и приятный аромат. Тот же самый, что я чувствую сейчас.
В шоке распахиваю глаза и потрясенно смотрю на Виктора, заливаясь слезами.
— Вы?!!! Это вы меня нашли и спасли в лесу? Мама с бабушкой много раз рассказывали эту историю. Мне было около трех лет, когда я ушла с дачи в лес и заблудилась. Мама к соседке за козьим молоком пошла, а меня в песочнице оставила куличи лепить. Возвращается — нет ребенка. Искали почти трое суток и многие уже не верили, что найдут живой. Маме стало плохо, скорую ей вызвали и тут стук в дверь. Выглянули, а там я лежу без сознания на террасе. Неделю в реанимации провела. Простыла сильно, два месяца потом в больнице лежала, воспаление легких лечили.
Виктор вздохнул и слегка покачал меня на руках, как ребенка.
— Когда сообщили, что ребенок в лесу заблудился — все соседние поселки переполошились. Наше поселение было в стороне от остальных, дальше всех от места, где ты пропала. Потому и узнали о этом поздно, уже двое суток прошло. Но все свободные мужчины сразу же на поиски отправились. Мы лес хорошо знаем. За несколько часов прочесали большую территорию. И я тебя нашел.
Игнатов замолчал на несколько минут, думая о чем-то своем. А я сидела, прижимаясь к его груди и плакала горючими слезами от жалости к самой себе, такой недотепе непутевой. Вон оно когда началось, невезение мое. Еще в ясельном возрасте, оказывается.
— Я, когда увидел тебя, думал все, не успел. — продолжил Виктор. — Такая кроха. Одна в лесу двое суток… И в чем только жизнь держалась… Схватил на руки и побежал. И в голове одна мысль — только бы успеть.
Руки, обнимавшие меня, дрогнули.
— А почему вы оставили меня на крыльце, а не отдали маме лично в руки? Она так до сих пор и не знает, кого благодарить.
— Кхм. Как бы тебе объяснить… В общем, я был без одежды.
Я завозилась у Виктора на коленях и тихонечко отстранилась, намереваясь встать с него. Игнатов медленно, словно нехотя, разжал руки и позволил это сделать.
— Извините. Я не знала, что вы так давно болеете.
— Болею?
Я еще больше засмущалась. Ну что за дурость — тыкать человеку его недугом? Любит мужчина голышом гулять и что с того? Пусть гуляет. Неплохой же человек, по-сути. И спас меня, опять же. Мне бы спасибо ему сказать, а я за его нудисткие привычки цепляюсь.
Мои размышления, приправленные нешуточными муками совести, прервал внезапный шум. Ломая ветки, треща буреломом и рыча, на поляну выскочили три громадные собаки. Одна из них прыгала бодрым козликом и, уворачиваясь от двух других, неслась в нашу сторону. Я взвизгнула и ринулась за спину Виктора Эдуардовича в ставший родным куст.
Игнатов вскочил на ноги, оглянулся и я схватилась за сердце. Нет, ну точно инфаркта не избежать. Глаза мужчины светились желтым светом. Как-будто у него в черепушке пылал огонь и его отблески выплескивались наружу, пугая меня до нервной икоты.
Пока я массировала область сердца, Виктор прыгнул вперед, чтобы через мгновение превратиться в самую настоящую огромную собаку и кинуться на псину, мчащуюся к нашему кусту. А я подумала, что скорее всего сплю и вижу дурно срежиссированный кошмар. И если это так, то самое время проснуться, потому как шерстяной клубок переплетенных и рычащих тел катался в опасной близости от моего ненадежного убежища.
Если же я не сплю, то могу посоветовать себе упасть в обморок, лишь бы не видеть и не слышать этого всего. План был хорош, но в обморок никак не падалось. Стало совсем грустно, и даже Костя уже воспринимался, как лучшая компания.
Следующие несколько минут я занималась тем, что безостановочно шептала, убеждая себя:
— Это все не правда! Это не по-настоящему. Я сплю. Такого не бывает.
Аутотренинг не помогал и собаки продолжали потасовку. Через некоторое время я даже начала проявлять интерес к происходящему. Выражался он в том, что я пыталась определить которая из собак Виктор Эдуардович. В темноте получалось не очень, но Игнатов скоро сам объявился.
Один из псов тонко взвизгнул и повалился на спину, кверху пузом. Другой участник драки наклонился над поверженным. Этот, второй, на вид был крупнее остальных. Но я могу и ошибаться. Мне тут и темно, и страшно, и ветки обзору мешают. Так вот, крупный пес что-то грозно прорычал лежащему бедолаге. Наверное, строгое собачье внушение сделал или выговор объявил. Затем он выпрямился, рыкнул еще пару раз и повернулся ко мне. То есть к кусту, конечно, ну и ко мне, в нем сидящей. Я, на всякий случай, поглубже угнездилась и чуть было не вывалилась с другой стороны. Пришлось опять ползти в центр. А тут как раз и Виктор Эдуардович перед глазами показался. Как и был, налегке, безо всяких там условностей в виде одежды, Игнатов вышагивал бодро в нашем с кустом направлении.
Я протестующе пискнула и Виктор остановился в нескольких метрах.
— Что?
— Виктор Эдуардович, вы могли бы не подходить?
— Почему?
Я немного помялась, вытерла нос рукой и призналась:
— Я вас боюсь.
— Сильно? — хмыкнул Игнатов.
Я прислушалась к себе, определяя уровень страха, и с удивлением обнаружила, что неплохо держусь в предложенных обстоятельствах.
— Не очень. Но мне нужно привыкнуть!
— К чему?
— К тому, что вы собака! И давно вы так умеете, кстати?
Виктор Эдуардович, оказывается, умеет показывать свое недовольство массой разнообразных звуков. Я поочередно выслушала сдавленное покашливание, скрип зубов, негодующее пыхтение и, наконец, обидные слова насчет того, что биологию в школе я, видимо, нещадно прогуливала.
— Ничего я не прогуливала, — обиженно засопела я из куста.
— Если бы не прогуливала, то не перепутала бы волка с собакой!
— Ну знаете! — возмутилась я. — Мы оборотней не проходили на уроках. Я бы такое ни в жизни не забыла.
Виктор Эдуардович заложил руки за спину, сцепил их в замок и принялся неспеша прохаживаться взад и вперед. Смотрелось бы солиднее, если добавить к образу штаны. А так — смех один, да смущение. Впрочем, неловко было только мне. Игнатов — нудист со знатным стажем. Ходит себе спокойненько. Проветривается.
Наконец, остановился, посмотрел по сторонам, прислушался. И говорит мне:
— Жень, вылазь давай.
— Не хочу.
— Женя! Вылезай! Я тебя до базы провожу и поговорим по дороге. У тебя, наверняка, много вопросов.
Что до вопросов, то совсем я не уверенна, что хочу их задавать. И еще больше не уверенна, что готова получить ответы. Потому, скромно сложила руки на коленках и очень миролюбиво ответила:
— Виктор Эдуардович, вы идите. Я тут еще немножечко посижу, а как рассветет, так сама и вернусь. Честно-честно.
— Женя, я не хотел тебя пугать, но мы не всех волков переловили. Еще двое бегают тут неподалеку, я их периодически слышу. А со мной ты будешь в безопасности.
