— Нечего там лазить, извращенцы! — рявкаю, от негодования даже надувая щеки, готовая плеваться огнем как Горыныч. — Олег! Угомони своих ребят, прекрасно ведь знаешь, что нет у меня никаких мощей!
Засранец только глазки свои черные в пол утыкает и ножкой шаркает. Он мне до сих пор не простил шутки на Хэллоуин, когда я его тещу с могилы подняла и отправила петь матерные частушки под окна. Нехорошо получилось, согласна. Однако с Астафенко у нас изначально отношения не заладились. Причем еще с той же школы. И хотя он был вполне себе одаренным магом-огневиком, по жизни полный дурак.
— Так чей череп, Кристина? — цедит сквозь зубы Олег, нервно ероша черные как смола волосы и прищуривая синие глаза. Гену он на всякий случай поставил обратно на туалетный столик перед диваном и посмотрел на меня, ожидая ответа на свой вопрос.
— Возможно, какого-то зажравшегося священничка, — произношу издевательски, прикуривая сигарету и опираясь на лопату. Вырезанные на древке символы недовольно загораются: да, моя любимица тоже зла от столь бесцеремонного проникновения.
— Издеваешься? — хмыкает Астафенко, подходя и наклоняясь ближе. Меня обдает запахом воска, ладана и каких-то трав. На тонких губах расцветает мерзкая улыбочка, стоит мне чуть прищурить глаза, а крылья тонкого аристократичного носа раздуваются, едва он втягивает носом воздух.
— Страх твой чую, скрываешь ты что-то, дорогуша, — шипит, словно змея, готовая в любой момент напасть. — Если найду, уж не отвертишься боле.
— А ты проверь, мне скрывать нечего, — выдыхаю зло, сокращая между нами расстояние.
Он всю жизнь меня ненавидел. С первого класса наши отношения больше напоминали военный конфликт в стазисе, чем игнорирование. Астафенко ненавидел некромантов, а я — зарвавшихся богатеньких мажоров, по недоразумению наделенных магическим даром. Став постарше, мы дрались до кровавых соплей и вызова родителей в школу. Бабушка каждый раз просила держаться от засранца подальше, но ничего не получалось.
Мы настолько разные и одновременно так похожи, что ничего не могло примирить нас. Кроме Шумского, с которым Астафенко неожиданно подружился. А тот, на его беду, влюбился в меня.
И вот идет уж двадцать первый год, а мы все друг друга еле терпим.
— Олег Варфоломеевич, мощей тут нет, — отчитывается один из монахов, входя в мою маленькую гостиную. В квартире и без того было грязно, теперь вовсе вверх дном. Убирать кто будет?
— Везде искали? И с заклятием поиска? — интересуется Олег, отворачиваясь от меня через пару секунд и морщась от отвращения.
— Даже амулеты использовали. Ничего, пусто.
— Говорила же, — развожу руками и стряхиваю пепел прямо на темную мантию Астафенко, ловя на себе его взбешенный взгляд. — Зря бежал, роняя тапки, Олежка.
— Ну это мы еще посмотрим, — рычит, одергивая свои одежды. — Я тебе не наивный Васька, кружить голову своими черными ведьмовскими заклятиями не дам, Замогильная. Узнаю, что ты что-то скрыла от нас, и не избежать тебе суда божьего!
— О, я так испугалась, — фыркаю в ответ, махнув рукой, а лопата самопроизвольно стукнула по полу, отчего несколько монахов вздрогнули и отшатнулись. — Пошли вон. Проповеди будете читать на улице.
— Стерва, — бросил напоследок Олег, шагнув к выходу.
— Гаденыш, — огрызаюсь в ответ, выдыхая только спустя несколько минут после того, как церковники покинули мою квартиру.
Все вокруг разбросано. Перевернуты кубки, кружки, разбросаны книги и журналы. Вещи валяются на полу и подоконнике, даже мою китайскую розу умудрились перетрясти, отчего у бедной поникли едва набухшие бутоны. Все комнаты пропахли мерзким ароматом ладанки и на паркете грязные следы ботинок, отчего я со вздохом понимаю, что придется сегодня устроить уборку.
Рассеянно брожу по квартире, собирая раскиданный по углам мусор, переворачивая статуэтки котиков, снесенные монахами. Одна из них, видимо, упала, потому что отломанное фарфоровое ушко валялось неподалеку. Варвары, самые настоящие варвары. Даже королевская гвардия не проводила таких бесцеремонных обысков, как это делали церковники.
Позади постукивает нетерпеливо лопата. Моя беготня с влажной тряпкой и грязными вещами ее удивляет. Артефакт отсвечивает таинственным зеленоватым светом, будто пытается спросить, чем занята моя голова. Туда-сюда, до стиральной машинки к крану, расставляя вновь разбросанные по полочкам баночки с кремами, косметикой и шампунями. В какой-то момент я замираю у самого зеркала и смотрю на себя.
Худая бледная девица с темными волосами и темными глазами смотрит пронзительным взглядом из-под ресниц. Нос длинноват, челюсть чуть скошена. Это почти незаметно, но, если присмотреться внимательнее: все лицо сплошная асимметрия. Не красива и не уродлива, однако все еще пытаюсь понять, что во мне нашел Шумский. Точно знаю, что пару лет назад за ним бегала Варвара Красавицына — местная девица, уехавшая после в столицу и ставшая там моделью королевского глянца. Поговаривали даже, что одно время она была любовью молодого цесаревича.
Но Васе было все равно. Он день за днем продолжал исправно ходить к моему дому по церковным праздникам, звать на дурацкие увеселительные прогулки и дарить цветы. И чем больше ходил, тем больше слухов вызывал. Это сейчас люди уже не удивляются, а первое время любимой городской сплетней на рынке было обсуждение отношений молодого диакона и местной некромантки. Ух, какие дебаты шли. Астафенко несколько раз приходил с проверками и пичкал друга антилюбовными сыворотками да отварами, надеясь, что того отпустит. Даже к гадалке ходил, пересилив собственные убеждения, и все без толку.
Втайне надеялась и я, однако зря. Не отпустило. Видимо, это мой крест. Точно такой же, как контракт со Смертью, навсегда перечеркнувший мои возможности на построение хоть каких-либо нормальны отношений.
— Да слышу я тебя, — огрызаюсь на лопату, которая нетерпеливо стучит в дверь ванной. Со вздохом умываюсь и несколько минут роюсь в косметичке, дабы привести себя в порядок. — Сейчас по делам пойдем. Надо в лавку оккультную заскочить к хвисам, а потом у нас дежурство на кладбище. Будем маньяка вылавливать…
В двери раздается звонок, и я мрачно отбрасываю тюбик помады в раковину. Да что же такое? Будет мне сегодня покой или нет?!
— Олежик, у меня ощущение, что ты жить без меня не мож… — распахиваю входную дверь не глядя, снимая магическую блокировку с замка, и с удивлением смотрю в голубые глаза Василия.
Вот вам и здрасьте. Вспомнишь диакона, он тут как тут.
— Привет, — с подозрением оглядывает меня Шумский, чуть прищуривая взгляд. — Как дела?
— А как у меня могут быть дела, Шумский? — невольно огрызаюсь, разворачиваясь и шагая обратно. Пара минут на подкрашивание губ, поправляю волосы и иду к висящей легкой ветровке, небрежно брошенной на тумбу. — Ваши люди в саванах похоронных мне чуть квартиру не разнесли!
— Прости, — с сожалением произносить Вася, отходя и пропуская меня вместе с лопатой, пока я, прыгая на одной ноге, натягиваю ботинок. — Я им говорил, что веду с тобой переговоры о включении тебя в группу, ведущую расследование…
— Шумский, — перебиваю его, разворачиваясь к диакону так резко, что он невольно отскакивает. За дверью напротив раздается тихий скреб соседки: опять Марина Ивановна к глазку прижалась и стетоскопом от аппарата давления пытается наши разговоры подслушать.
— Чего ты привязался ко мне, а? Сказала же: не хочу участвовать в вашем расследовании! Ни с тобой, ни с кем-либо другим из вашей братии фанатиков! Так что лучше порадуй своего дружка и найди себе другую даму сердца, которую будешь доставать годами!
Я знаю, что это жестоко. Но, откровенно говоря, сегодня так устала. Чаша терпения оказалась переполнена хамским поведением монахов и всей этой ситуацией. На работе невозможно находиться, Горыныч вечно в дурном настроении, все никак не решит личные проблемы. Подруги либо замужем, либо заняты, как Станка. Тут еще Призванные, эти украденные мощи, зомби, надоевший до печенок вампир, и все это в течение каких-то суток.
